Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

Пощада и трусость

Трясучка стоял у окна, открыв одну створку — вторая осталась закрытой, оконная рама вокруг него была обрамлением картины, изображавшей горящий Виссерин. Была оранжевая кромка вокруг его чёрного силуэта, от пожаров, тянущихся до городских стен — вниз по его щетнистому лицу, массивному плечу, длинной руке, сплетенью мускулов на пояснице и ямочке на его голой заднице.

Если бы здесь оказался Бенна, то он предупредил бы её, что в последнее время она полагается на крайне неверное везение. Ну, сперва бы он спросил, что это тут за здоровый северянин, а затем уж предупредил бы её. Броситься в жерло осады, так близко к смерти, что та щекочет ей шею. Ослабить остатки бдительности ради мужчины, которому положено состоять у неё на жаловании. Прогнуться под тех крестьян внизу. Она рисковала и ощущала ту трепетную смесь восторга и страха, без которой не может жить игрок. Бенне бы это не понравилось. Однако она никогда не прислушивалась к его опасениям, когда он был жив. Если все шансы против тебя, тебе волей-неволей приходится действовать наудачу, а у Монзы всегда было чутьё делать правильный выбор.

По крайней мере до тех пор, пока не убили Бенну, а её саму не сбросили с горы.

Из темноты донёсся голос Трясучки. — Однако, как ты набрела на это местечко?

— Мой брат его купил. Давным-давно. — Ей вспомнилось, как тот стоял у окна, зажмурился на солнце, затем повернулся к ней и улыбнулся. Она ощутила налёт улыбки в уголке своих губ, всего лишь на мгновение.

Трясучка же не обернулся, равно как и не улыбался. — Вы были близки, да? Вы с братом.

— Неразлучны.

— И мы с моим. Каждый, кто его узнавал сближался с ним. Была в нём такая штука. Он погиб от рук человека по прозвищу Девять Смертей. Его убили, пообещав пощаду и насадили голову на штандарт.

Монзе было мало дела до его рассказа. С одной стороны он утомлял её, с другой — заставлял думать о неживом лице Бенны когда того опрокидывали через перила. — Кто бы мог подумать, сколько у нас общего! Ты отомстил?

— Я грезил местью. Годами мечтал о моём самом заветном желании. И мне выпадал случай, и не единожды. Покарать Девять Смертей. Шанс, за который куча народу убили бы не думая.

— И?

Она видела, как играют мускулы на скулах Трясучки. — В первый раз я спас ему жизнь. Во второй — отпустил его и решил начать жить заново.

— И с тех пор ты шатался повсюду как бродячий жестянщик с телегой, вразнос торгуя пощадой с любым, кто взял бы её? Спасибо за предложение, но я не покупатель.

— Не сказал бы, что я прежний продавец. Всё это время я строил из себя доброго и хорошего, превозносил праведный путь, надеясь убедить себя, что уйдя прочь совершил верный поступок. Сломал колесо. Но всё не так, и это правда. Пощада и трусоть — одно и тоже, так как ты и говорила мне, и колесо продолжает вращаться, как не старайся. Свершённое возмездие… может и не закроет все вопросы. Уж точно не сделает мир светлее и не прибавит солнцу тепла. Но полюбому лучше, чем несвершённое. Гораздо, нахрен, лучше.

— Я думала ты так устроен, и останешься последним хорошим человеком в Стирии.

— Я пытался поступать правильно, когда только мог, но на Севере не заработать имени без кой-каких тёмных делишек, и свою долю я внёс. Было дело, я дрался вместе с Чёрным Доу, и Круммох-и-Фейлом, и самим Девять Смертей. — Он сморкнулся. — Хочешь сказать, вы тут, внизу, такие хладнокровные? Тебе бы отведать зиму, там, откуда я родом. — В выражении его лица было нечто, чего она прежде не видела и чего не ожидала. — Мне нравилось быть добрым, это правда. Но раз тебе нужно по другому, что-ж, у меня получится и так.

На мгновение опустилось молчание, пока они глядели друг на друга. Он, облокотившись на подоконник, она, вытянувшись на кровати, с рукой просунутой под голову.

— Раз ты в самом деле такой отморозок с сердцем из снега, зачем ты вернулся за мной? У Кардотти?

— Ты всё ещё должна мне деньги.

Она не была убеждена, что он шутит. — Сплошное душевное тепло.

— Поэтому и ещё потому, что ты мой лучший друг во всей этой ебанутой шайке.

— Да ты мне вовсе не нравишься.

— До сих пор надеюсь, что ты ко мне потеплеешь.

— А не приходило в голову, что скорее всего у меня просто свербит?

В зареве с улицы она заметила его ухмылку. — Пускаешь меня в свою постель. Пускаешь Фёрли с толпой в свой дом. Если б я тебя не знал, я бы подумал, что в конце концов впарил тебе чутка сострадания.

Она потянулась. — Может под этой грубой, но прекрасной оболочкой я действительно осталась сердобольной дочерью землепашца, с мечтами о добре? Не думал об этом?

— Не скажу, что думал.

— В любом случае, что мне остаётся? Выкинь их на улицу, так они начнут трепаться. Безопасней когда они под боком, и вдобавок нам обязаны.

— Самое безопасное для них место — в грязи.

— Тогда что б тебе не спуститься и не избавить нас от всех хлопот, убивец? Делов-то — для героя, которому привычно таскать поклажу за Чёрным Ноу.

— Доу.

— Без разницы. Только штаны сперва надень, угу?

— Я не говорю, что мы должны их порешить и всё тут. Просто указываю на очевидное. Кто-то говорил, что пощада и трусость — одно и то же.

— Что нужно сделать, я сделаю. Не переживай. Всегда делала. Но я не Морвеер. Я не убью одиннадцать крестьян просто ради удобства.

— Что ж, коли так, приятно слышать. По моему когда помирали те мелкие людишки в банке, ты не долго-то горевала — ведь среди них оказался Мофис.

Она нахмурилась. — Такого я не хотела.

— Равно как и у Кардотти.

— У Кардотти всё пошло не совсем так, как я рассчитывала, на тот случай, если ты не заметил.

— Вполне себе заметил. Мясник Каприла, так тебя называют? Что произошло там?

— То, что должно было быть сделано. — Ей вспомнилась скачка на закате, укол тревоги при виде дымки над городом. — Делать и любить то, что делаешь — разные вещи.

— С одинаковым итогом?

— Какого чёрта ты бы знал об этом? Не припоминаю тебя там. — Она стряхнула воспоминания и соскочила с кровати. Беззаботное тепло последней затяжки подистрепалось и она чувствовала себя странно неловко в собственной покрытой шрамами шкуре, пересекая комнату под его взглядом, нагая как перст, но по прежнему с перчаткой на правой руке. Город, с его башнями, с его разгорающимся за окном пожаром, расплывался в закрытой половинке пузырчатого стекла. — Я тебя впустила сюда не для напоминаний о моих ошибках. Я этой херни натворила достаточно.

— А кто нет? Зачем ты впустила меня сюда?

— Затем, что я ужасно млею от больших мужчин с крохотными мозгами, а ты что подумал?