Е. Кочешкова - Зумана

На конюшне перед гостиницей смачно ругались два изрядно пьяных господина, в которых по заманчиво яркой одежде Шут без труда опознал своих собратьев по ремеслу — балаганных артистов. При появлении новых гостей, господа комедианты чуть подались в сторону, освобождая проход, но голосов не снизили — напротив, завидя публику, перешли на совсем уже виртуозную брань. Шут с завистью подумал, что сам он так никогда не умел. Хирга смотрел на это представление, смешно округлив рот, и ловил каждое слово, надеясь запомнить и воспроизвести как-нибудь в кругу ровесников. Элея с Кайзой делали вид, будто вовсе не замечают живописных сумасбродов. Оно и правильно — когда чего-то не понимаешь, всегда лучше обойти это стороной.

В таверне и поросенку было не проскользнуть. Здесь тоже шумели, ругались, признавались в любви, пели и звенели струнами. Шут улыбнулся. Он, бывало, любил заявиться в «Собаку», когда чопорная важность дворца с его натянутыми улыбками и змеиными беседами становилась невыносимой. Пропустить кружечку-другую легкого вина…

Хозяин знал королевского шута очень хорошо.

«Что ж… — подумал Шут, — таинственных незнакомцев с капюшоном, натянутым до подбородка, здесь всегда хватало». А голос поменять ему не составило большого труда.

Разумеется, бодрый господин Викке поначалу лишь развел руками:

— Какие комнаты, почтенный! Сами видите, у нас даже столов свободных нет! — Шут это знал прекрасно. Затем и привел друзей не куда-нибудь, а именно в этот муравейник, где гостем больше, гостем меньше — никто не заметит. Он молча выложил на прилавок серебряную монету и, прижав ее ладонью, двинул к хозяину. Тот посмотрел озадаченно, подсчитал что-то в уме. — Ну, так и быть… Но столоваться отдельно. За доплату. И больше одной комнаты я вам не дам, — он обернулся к кухне и зычно крикнул: — Пайта! Этот прощелыга Толки задолжал мне уже за две ночи, выпроводи-ка его на чердак. Небось, проспаться и там можно!

Пока поднимались по лестнице, Шута едва не сбил с ног еще один проходимец от искусства. Пьяненький лютнист с инструментом за спиной по-кошачьи извернулся, чтобы не приведи боги не свалиться на свою восьмиструнную подружку-кормилицу. Хорошо, Кайза успел придержать парня за локоть, иначе тот вполне мог бы треснуться хребтиной о ступеньки.

— Базха… — фыркнул шаман и спросил у Шута: — Здесь что, все такие? — ответом ему стала совершенно однозначная усмешка.

Конечно, постоялый двор, где собирались артисты — не самое лучшее место для степного колдуна и принцессы, но только здесь они совершенно точно могли остаться незамеченными, а в случае с Элеей — и неузнанными. Ее лицо было слишком хорошо известно всем горожанам… А в «Собаке» господа поэты и жонглеры скорее уж подумают, что это удачный образ и хороший грим, чем допустят мысль, будто сама бывшая королева вдруг очутилась с ними под одной крышей.

Сам же Шут рисковал… Но соблазн посидеть внизу оказался столь велик, что оставив своих спутников отдыхать после дороги, он почти сразу же вернулся в трактир. А дабы никто не признал «господина Патрика», позаимствовал в одной из соседних комнат коробку с белилами и щедро натер ими лицо. Платок на голову, угольные брови и черные штрихи вокруг глаз довершили приятный сердцу маскарад.

Но главное было не выдать себя повадками… Так что Шут решил просто тихонечко посидеть в углу и послушать о чем народ толкует.

А толковали много о чем…

— Да, вот так! Взял и вышвырнул меня вместе с сундуком прямо посредь дороги!

— Кого ты слушаешь, дура! Он тебе еще не таких слов напоет! Как же, его это песня, держи карман шире!

— Никому он ничего уже не должен… Этот бедолага сверзился вчера на площади. А он, ты знаешь, был верхним… Теперь ему даже ходить не обещают, не то что перед королем сальто откручивать…

— А если мы выступим там, то Бинут обещал мне два золотых. Да только на наше место еще старый Вишня метит и эта бездарь Лиона.

— Вот вы где, лентяи! Кто бы сомневался… А балаган, значит, я один должен собирать!

Шут откинулся на стуле и блаженно прикрыл глаза.

Вот она — жизнь!

Как ему не хватало этой простой актерской вольницы…

Время от времени к нему пытались подсесть заинтересованные барышни то с цветами в волосах, то с пальцами, перепачканными краской. Не давал им покоя загадочный незнакомец с довольной ухмылкой в пол лица. И между собой они уже наверняка заключили пари, какая первой сумеет обратить на себя внимание. Увы, ничего кроме улыбок им не доставалось.

Шут мог бы долго так сидеть. Но в этом веселье он на сей раз оставался чужаком… Лишь наблюдателем. Внутреннее напряжение не давало ему ни расслабиться по-настоящему, ни окунуться с головой в чудесное безрассудство.

Это напряжение нарастало, по мере того, как наследник становился все ближе и ближе… С каждым днем их связь крепла, и Шут теперь мог различать едва уловимые оттенки настроения младенца — страх, голод, спокойную созерцательную радость. Но чаще всего — непонятную тревогу. Мальчишка почти все время, а значит даже во сне, находился в состоянии, которое сам Шут не назвал бы иначе, как нежеланием воспринимать окружающий мир.

И это Шута пугало.

— А вот и я, — сказал он, заглядывая в комнату, которую выделил им Викке. И как всегда первым делом отыскал глазами свою драгоценную королеву. Она выглядела такой усталой, исхудавшей… Шуту еще не случалось видеть ее до такой степени замученной и истощенной. Клятые дороги… бесконечные дороги… Да разве эта женщина создана для подобной жизни?

Элея, увидев его, улыбнулась… и тепло этой улыбки стиснуло жалостью сердце Шута. Он подошел к ней, сидящей у камина в расшатанном кресле, и, встав за спиной, ласково обхватил руками тонкие плечи, закутанные в платок, отыскал и бережно стиснул холодные пальчики… зарылся носом в осеннее золото волос, вдыхая родной запах…

— Ничего, моя милая, — прошептал он, отыскивая губами тонкую жилку у нее на виске, — скоро все это кончится…

— Так… — промолвил Кайза, — что-то я голоден. Пойдем-ка, парень, поглядим, чем тут угощают, — краем глаза Шут увидел, как шаман твердо взял оруженосца за плечо и направил к двери. — Посидим, послушаем, о чем ваши гайсы языками треплют.

Когда они остались одни, Элея вдруг сжала Шутову ладонь так горячо, заговорила, не тая в голосе тревоги:

— Патрик… Этот мальчик… Ведь его кто-то везет. Кто-то заботится о нем, присматривает… Как ты собираешься отнять его у этих людей? Там могут быть и воины. Разве ты сумеешь противостоять им? — она обернулась и посмотрела на Шута почти с отчаянием. Конечно. Где уж господину Патрику, бывшему королевскому дурачку мериться силой с большими страшными мужиками при оружии…