Ник Перумов - Алмазный меч, деревянный меч (Том 1)

— Тогда прошу тебя, переходи к делу, — Фесс сам поражался своему спокойствию. Может, все-таки чувствовал, что явившееся к нему существо отнюдь не намерено его сожрать? На гончую Радуги оно тоже никак не походило…

— Да, да, я знаю, у тебя завтра дальний путь, — существо кивнуло, слегка наклонив рогатую голову. Фесс никак не мог понять, рога ли это на шлеме, или его ночной собеседник наделен был ими, так сказать, от природы. Если от природы, то Церковь смогла бы немало сказать по этому поводу, и едва ли ее слова показались бы Фессу приятными. За сношения с Дьяволом полагался костер без всяких снисхождении.

— Я знаю, у тебя завтра дальний путь, — повторил ночной гость. — И потому буду краток. Фесс, в моих интересах, чтобы ты благополучно добрался до места. Поэтому я помогу тебе. Но с одним условием.

— Уж не потребуешь ли ты взамен мою душу? — хотелось пошутить легко и небрежно, а вместо этого получилась чуть ли не отчаянная предсмертная мольба.

— Душу? Знаешь ли, я б не отказался, — совершенно серьезно ответил собеседник. — Но не бойся, до этого еще далеко. Пока что я предлагаю тебе честную сделку. Я дам тебе коня — взаймы, разумеется, — а ты пообещаешь мне кое-что.

— Как в сказках? Отдай мне то, что у тебя есть, но о чем ты сам не знаешь? — криво ухмыльнулся Фесс. Слова о том, что от его души бы не отказались, накрепко засели в голове.

— Как в сказках? Это когда жуткое чудище помогает герою, но при этом требует себе неродившегося его ребенка? Тоже лакомый кусочек, но должен тебя разочаровать. Ты всегда был на редкость осмотрителен и ни разу не потерял головы. Ни одна из деливших с тобой ложе подружек не может похвастаться твоим младенцем, хотя, видит всемогущая Ночь, многие втайне об этом мечтают. Сказать тебе, кто?

— Кто ты? — с трудом выговорил Фесс. — Я не верю в поповские байки, я…

— А разве я сказал тебе, что имею хоть какое-то отношение к Светоносному? — удивился пришелец. — Нет, Фесс, об этом мы говорить не будем. Я прошу у тебя совсем-совсем небольшого одолжения. Передай Императору вот это.

Темный сверток мягко упал возле каменного порожка.

— Ты же понимаешь, что я не могу этого сделать, — прохрипел Фесс.

— Почему? Боишься, что я посылаю твоему господину нечто вроде ядовитой змеи или что-то в этом роде? Гм… да, подобная верность похвальна и нуждается в награде. Что ж, разверни пакет. Посмотри, что там.

— Магия может убивать, будучи заключенной в любую форму, — возразил Фесс.

— Тоже верно, — задумался гость. — Проклятье! Этого я не учел. Что поделаешь, спешка, впервые за многие годы так все удачно совпало… — Он резко оборвал себя, но Фесс готов был прозакладывать что угодно — его ночной собеседник имел в виду отнюдь не его, Фесса, появление на ночной дороге.

— Как же мне убедить тебя? Ты уже понял, что я более сильный маг, поэтому нет смысла предлагать тебе самому разобраться с моим подарком Императору… ты все равно не поверишь, и будешь совершенно прав, кстати… гм! Но, может, тебя успокоит рассуждение, что, желай я убить Императора…

— Императора, — раздельно сказал Фесс, — днем и ночью стерегут лучшие маги Радуги. Не знаю, насколько ты силен, но вполне может случиться, что с ними тебе не совладать.

— Да. Мне с ними не совладать, — согласился пришелец. — Я, кроме того, не могу изменить свою телесную форму, не могу стать ни призраком, ни духом, ни кем-либо еще. Хорош бы я был, явившись в славный Мельин! — Он негромко рассмеялся. — Ладно, Фесс. Словами мне тебя не убедить. Слишком уж подозрительно все должно тебе казаться… да и я, признаюсь, не из служителей Спасителя. Хорошо. Коня возьми. До Мельина — он твой, а потом просто отпустишь его на все четыре стороны. А мой подарок Императору — возьми. Не говорю тебе — отдай ему его немедленно в руки. Я думаю, у Серой Лиги есть на службе волшебники…

— Нет, — покачал головой Фесс. — Когда-то Лига искала внутри Радуги недовольных, старалась перетянуть их на свою сторону… Кое-кого даже перетянула.

— А потом они изменили при первом намеке на прощение, — подхватил собеседник.

Он все время оставался до неестественности неподвижным. Мановение руки, коим он стер возведенные Фессом заклятья, так и осталось его единственным движением.

Даже сверток упал на землю словно бы сам по себе.

— Да, а потом они все до одного вернулись обратно, как только их поманили пряничком, — кивнул Фесс. — После этого Патриархи Лиги закаялись иметь дело даже с изгоями Радуги.

— Хорошо, решение принято. Мне уже пора. Возьми то, что я оставил… и поступи с ним по собственному разумению. Но, предупреждаю, истинную силу свою эта вещь обретет только на руке Императора — хотя и тебе послужит верно, А Император… он найдет ей применение. Время приближается. Барьеры падают…

Голос внезапно оборвался. Резко взвыл холодный, полный зловония ветер, что-то захрипело, послышался замогильный стон, и собеседник Фесса исчез, словно растворившись в воздухе. А где-то совсем неподалеку раздалось конское ржанье.

На пороге дольмена лежал темный сверток. Поколебавшись, Фесс осторожно откинул мягкую тряпицу — и едва не отпрянул от неожиданности.

Внутри свертка оказалась латная перчатка. Совершенно, абсолютно белая, она вся как будто светилась в окружающем глубоком мраке. Удивительно легкая, не из стали, а словно бы из кости… все детали идеально пригнаны друг к другу, сочленения гнулись как угодно, и при этом нигде ни малейшей щелочки.

Превосходная работа. Такое могли сделать только придворные оружейники эльфов…

Фесс колебался лишь самую малость. В любом случае, оставлять здесь эту вещь было бы безумием. Она содержала в себе Силу, он чувствовал это; как чувствовал и то, что Радуге эта штуковина никак не пришлась бы по вкусу.

Он спрятал странную посылку. Собравшись с духом, решился засветить небольшой огонек и высунуться наружу из дольмена.

На земле, там, где стоял ночной гость, остался выжженный дочерна, остро пахнущий каким-то кислым ядом круг. И отпечатки пары массивных копыт в самой середине.

Когда ЭТО случилось, я как раз оканчивал страницу. Ненавижу, когда мне мешают именно в этот момент. Чистый лист, еще совсем недавно девственный, словно разум только что родившегося младенца, ныне обращен в хранилище мудрости. И, откладывая его, любуясь им, держа в вытянутой руке, представляешь — вот и еще один малый лист великого Древа… вот и еще малая толика великой работы… И как-то перестаешь замечать убогость кельи, затхлость воздуха, нечистоту пола.

С чувством хорошо исполненного долга рассматриваешь ты исписанный лист и гордо прибавляешь его, тщательно выравнивая края, к кипе уже исписанных, но пока не переплетенных, давая себе краткий перерыв, до того как потянуться за листом свежим.