Во имя твое - Дмитрий Панасенко
«Мне нечего стыдится. Я был болен. Ранен. Меня опоили. И я в конце концов кто этот плебан такой чтобы я перед ним отчитывался?»
— Не думаю, что этот вопрос входит в ваши компетенции, отец Ипполит. — Медленно сосчитав про себя до дюжины и обратно, ровным, как великие степи Сулджука тоном произнес Август и придав спине приличествующую благородному человеку осанку, смерил плебана холодным, оценивающим взглядом.
«Ну давай, скажи еще что ни будь гребаный святоша. Попробуй меня еще в чем-то обвинить.»
— По моему скромному мнению, ваша сфера службы и проповеди, а какие решения принимать мне я решу сам. Наши с Сив отношения, не ваше дело. Это приватный вопрос. И мы решим его без вашей помощи совета и участия.
— Не хотел вас оскорбить… господин барон. — Недовольно пожевав губами, ксендз повернулся к внимательно прислушивающейся к беседе Кирихе и смиренно склонив голову громко щелкнул костяшками четок. — Так что там насчет пива, дочь моя?
Понимающе улыбнувшись, красавица подхватив со стола кружку встала из за стола, покачивая бедрами подошла к небольшому стоящему на полке над очагом бочонку и приоткрыв вбитый в его бок медный краник принялась неторопливо цедить пенный напиток. По избе разнесся густой запах солода.
— Мне кажется вы зря беспокоитесь, отец Ипполит. — Бросив лукавый взгляд в сторону раздраженно сопящего Августа, Кирихе слегка качнула кружкой. — До полуночи еще далеко, а Сив намного разумней чем может показатся. Она умеет о себе позаботится.
— Если бы я беспокоился об этом. — Ворчливо буркнул ксендз. — Я больше беспокоюсь за тех на ком она решит выместить свою злость. Как бы потом опять половину села врачевать да успокаивать не пришло… — Внезапно замолкнув на середине фразы священник замер будто увидевший волка кролик и начал испуганно озираться по сторонам. И без того вытянутое, чем то напоминающее старый лемех от плуга, лицо ксендза заострилось еще больше, глаза выпучились будто у вытащенной на берег рыбы. — Ты чувствуешь? Ты это чувствуешь, Майя? — Голос плебана превратился в хрип. — Что-то… Там… Снаружи… — Подбородок пастора задрожал от нескрываемого страха.
— Что происходит? — Недоуменно вскинул брови Август. — Что за глупый фарс вы тут устроили отец Ипполит, или вы думаете, что я…
— А ну заткнись! — Неожиданно зло рявкнула застывшая с кружкой Кирихе. — Спина женщины заметно напряглась, кружка в руке задрожала. — Слушай!
— Да что вы себе позволяе… — Осекшись Юноша склонил голову на бок и прислушался. Теперь он тоже это слышал. Шаги. Мерные тяжелые. Приближающиеся. В груди ледяным комом начало расползаться чувство страха. С недоумением посмотрев на ритмично расходящиеся и сходящиеся в полупустой кружке круги волн юноша сглотнул слюну и заполошно оглядев прикрытые тяжелыми ставнями окна прикипел взглядом к закрытой на засов двери. Почему-то именно сейчас покоящийся в массивных железных скобах тяжелый дубовый брус показался ему непозволительно, просто вопиюще, преступно легкомысленно, ненадежным. Перед глазами в такт шагам всплывала картина загнавшего его к обрыву гигантского смешанного.
— Идет… Он… — Осипший голос вдовы прошелестел по комнате порывом осеннего ветра. — Он уже пришел… — Упавшая кружка расплескав содержимое с глухим стуком покатилась по полу, продолжавшее литься из бочонка пиво растекалась по доскам но женщина не обращала на это ровно никакого внимания. — Он здесь… — В голосе колдуньи послышался неприкрытый ужас. — Это все из-за вас. Из-за вас. Из-за вас… Присев на корточки Майя спрятала лицо в ладонях. — Из-за вас… — Плаксиво повторила она и затрясла головой. — Я не хочу не хочу не хочу. Не буду, не буду, я лучше себя убью… — Судорожно вздохнув женщина согнулась в поясе и ее обильно вырвало луковым супом. — Простите. — Произнесла она совершенно ровным, лишенным казалось всяких эмоций голосом. Но мне кажется сейчас мы все умрем. Моя защита слишком слаба. Я не смогу отвернуть… Даже удерживать его слишком долго. Он… Он… — Застонав женщина прижала руки к вискам и затрясла головой.
— Тук… Тук… — Звук прокатился по избе громом. — Тук. Тук.
Ветки, сучки, стебли, и стволы. Ветви-руки, ветви-пальцы, ветви рты. Они цеплялись за его одежду, лезли в глаза, царапали и разрывали кожу. Сдавливали его рвали, крутили, поднимая над землей. Каждый член его тела, каждая мышца, каждая кость, каждая жила были натянуты и перекручены до предела, прикосновение жестких, черных ветвей обжигало огнем, каждый вдох был наполнен такой болью будто в его легкие входил не воздух а расплавленный свинец. Позвоночник трещал от напряжения, словно на него взвалили всю тяжесть мира. В лицо дул колючий, пышуший жаром перегретого кузнечного горна, остро пахнущий пеплом ветер. Ветер ржущий, рвущий, иссушающий. Глаза застилали слезы и пот, отчаянно хотелось их закрыть но веки забыли как это делать. Перед ним стоял он. Августу хотелось закричать но горло было передавлено тысячей жестких деревянных щупалец. Все что ему оставалось это смотреть. Смотреть на Его, казалось царапающие само небо рога, на Его огромные острые копыта, такие черные, тяжелые, желтеющие у края, на мускулистые, наполовину человеческие наполовину оленьи ноги, на мощный покрытый черной как уголь шестью торс, на огромные, заканчивающиеся короткими тупыми когтями руки, на огромный, кипельно белый четырехглазый череп-ллицо. Смотреть на мерцающие в его глубине огненно золотые огоньки и чувствовать как он медленно в них тонет, тонет, тонет…
— Не теряйте веры!
