Максим Далин - Зелёная кровь

- Я принесу тебе зайца, - сказал Мэллу вкрадчиво. - Лесного зайца, поймаю тут, поблизости - и принесу теплого. Хочешь?

- Я сама могу охотиться, - сказала Манефа, не оборачиваясь, и замурлыкала.

Она возьмет, подумал Мэллу. Возьмет - и будет есть. Но не станет же она об этом говорить, смешно! Никакая кошка, даже самая ласковая, не пообещает, что возьмет от тебя еду - это унизительно... Но пусть она знает, что я хочу принести.

Он глубоко потянулся, оставив на дверном косяке длинные царапины когтей, и вышел во двор.

После нескольких дождливых дней осень вдруг расщедрилась на удивительно мягкое тепло. Над крыльцом горел желтый фонарь, и все вокруг было темно-медовым: забор, брусчатка, кусты шиповника в ягодах, как сердоликовые бусины, охраняющие двор Баська и Тай... Учуяв приятеля, они весело завиляли хвостами, но Мэллу перекинулся раньше, чем эти двое подбежали понюхаться - и легко перемахнул забор: очередной раз бесцеремонно нарушил незыблемый и смешной собачий этикет.

Его золотистые глаза, измененные трансформацией, больше не видели того медового цвета, который еще хранила человеческая память. Включился встроенный природой в их выпуклые зеркальца прибор ночного видения - и мир привычно стал серебристо-зеленоватым, очень живым, шевелящимся и четким. Острые иглы звезд сияли для Мэллу из прорех облачности, как живые глаза небес, а нырявший в облаках зеленоватый коготок луны давал столько света, что казался рыси прожекторно-ярким.

Мягкие лапы, в которые, как в меховые ножны, были надежно упрятаны когти, ступали почти неслышно. Жухлая, побитая заморозками трава вымокла от росы - ее запах напоминал запах свежей арбузной корки. В траве жили полевки; они что-то делали там, шелестели, перебегали с места на место, от них приятно пахло теплой зверушкой - но сытому Мэллу, занятому своими мыслями, это только с удовольствием отмечалось где-то в закоулке разума.

В поле поднимался белый холодный туман. Мэллу окунулся в него, как в воду. Мелкие капельки влаги осели на шкуре, повисли на усах и ресницах. Он встряхнулся и поскакал через туман высокими длинными прыжками, какими кошка преодолевает снег или воду - наслаждаясь тем, как упруго пружинят мышцы, успевшие окрепнуть и подтянуться на свободе. Он направлялся к лесу, возвышающемуся вдалеке темной неровной стеной.

Пес, проживший столько же, сколько прожил Мэллу, рядом с людьми, в неволе и взаперти, был бы смущен, встревожен, а возможно, и напуган одиночеством в этом диком мире Сумерек и неопределенности. Не таковы кошки - эти существа никогда не забывают, что они сами часть Сумерек, а потому никогда не становятся домашними до конца. Мэллу был взведен, как сжатая пружина, полон веселого азарта и наслаждался всем, что ощущал: и запахами, несущими разные степени угрозы, и звуками, самыми неожиданными и необъяснимыми, и движением теней, вызванным ночным ветром и лунными бликами. Он подпрыгивал, как котенок, который ловит бабочку - и ловил обеими передними лапами медленно падающий пожелтелый лист высоко над землей. Он упивался свободой.

Никакие сумеречные сущности не пугали рысь. Для Мэллу они обитали где-то на грани сна и яви, можно было ими пренебречь, их почти не было. Поэтому в ночном лесу не нашлось бы ничего, что могло бы остановить или задержать его в пути - кроме его собственной воли, конечно.

Мэллу так веселился! Он вспугнул сойку, спавшую в листве, подпрыгнув так высоко, что коснулся ее растопыренных в суматошном полете хвостовых перьев. Стало любопытно, хватит ли ловкости поймать птицу - и Мэллу принялся охотиться с увлечением. В конце концов ему удалось убить сороку: незавидная, но хитрая добыча. Мэллу выкусил ее мозг и лежал на мху, ощипывая перья с еще теплой тушки, глядя на луну, уже стоящую высоко и сияющую сквозь спутанные ветви - и вдруг вспомнил, что надо идти к Уютному, к логову полумертвых людей, на разведку.

Он с досадой бросил сороку, поднялся и отправился дальше. Углубился в чащу. Услышал далекую волчью перекличку и усмехнулся про себя - псы есть псы, во что их не ряди, а пес не может вести себя тихо в лесу. Учуял нежный запах молодого оленя: на сырой земле под елями остался четкий и свежий отпечаток копыта. Захотелось выследить оленя, подобраться близко, прыгнуть сверху, сломать шею и прокусить артерию - а потом пить горячую кровь, наслаждаясь уже полузабытым ощущением серьезной добычи...

Кажется, олени были уже неподалеку, когда Мэллу снова спохватился, что надо совершенно в другое место, что он забрал левее, чем необходимо, чтобы попасть на охотничью базу. Он сел, встряхнулся, фыркнул и принялся вылизывать между пальцами лапу, похожую на мохнатый колючий цветок - злился и раздражался от мыслей о собственной несвободе.

Кошачья независимость, кошачий эгоизм, вся энергия его Младшей Ипостаси сейчас готовы были выплеснуться в раздражении и злости на людей, на всех вообще, включая и Хольвина. Просить кота, спасти, приютить, кормить - а потом просить об услуге - утонченная человеческая подлость. Мэллу никому ничем не обязан. Он руки не лизал, о пощаде не молил, еду не клянчил... нечего и заставлять его делать всякие пустяки...

Он уже закончил чистить одну лапу и принялся за вторую, когда спокойный голос Старшей Ипостаси пробился сквозь раздражение Младшей. В этой разведке был смысл. Мэллу сам понимал, что смысл тут общий, не только человеческий. Что даже в лесу неспокойно и воздух, действительно, стал вязок и тяжел. Если нечто, зреющее, как непонятный и опасный плод, наконец, сорвется - это застанет всех врасплох, всех - и Мэллу... надо поговорить с медведем, пока медведь еще жив.

Мэллу снова встряхнулся, собираясь с мыслями и окончательно взяв Младшую Ипостась под контроль, и отправился на волчью тропу. Он больше не отвлекался на игры. Запах мокрой псины довел его до развилки; дальше невидимая тропа, пахнущая зверем, уходила в лесную глушь, а вытоптанная человеческая тропка, кружась, вывела на грунтовую дорогу. Эта дорога, как белесая лента, освещенная луной, соединяла шоссе с охотничьей базой; Мэллу скользнул в растущие по обочинам кусты и заросли папоротника - и тихо пошел вдоль дороги.

Вокруг базы и вправду возвышался вполне серьезный забор; над бетонными плитами за железные острия цеплялась колючая проволока - но еще не родилась на свет кошка, которую можно было бы остановить забором. Мэллу взобрался на высокую сосну, растянулся по крепкой ветке и стал преспокойно рассматривать сверху то, что люди считали надежно спрятанным.

Собственно база, несколько маленьких жилых домиков, освещенных уличными фонарями, окруженных кустарником и подстриженными газонами, между которыми стояли автомобили, Мэллу не интересовала. Там, должно быть, все было набито человеческими игрушками, вроде видеокамер и прожекторов; стоит рыси пробраться туда, как завоет сигнализация, вспыхнет яркий свет, а из стеклянной будки-кубика, где мелькают человеческие тени, выскочат сторожа и будут стрелять. И рисковать нет смысла - медведь явно живет в другом месте.