Глен Кук - Стальные сны. Серебряный клин

Ревун улыбнулся. Он и Душелов недолюбливали друг друга. Ревун встрепенулся:

— Она идет.

Длиннотень проворчал:

— Да. В том-то и дело. Она в моих владениях. И ходит именно по ним. — Он мерил комнату шагами, — Она ускользнет от глаз моих Теней. И при этом захочет, чтобы все остальные были у нее как на ладони. Значит, мне надо искать не ее, а ее шпионов. Вороны приведут меня к ней. А там уже мы с ней померяемся силой.

Ревун уловил вызывающие нотки в голосе Длиннотени. Похоже, он решился на рискованный шаг.

У самого Ревуна беды отбили все рвение к подобного рода вещам. Он всю жизнь мечтал о покое и безопасности. Потому-то и создал свою империю среди болот. С него было достаточно. В болотах не было ничего, на что могли бы позариться другие. Однако он поддался соблазну, когда к нему явились посыльные Длиннотени. И вот результат — он едва избежал смерти и жив только потому, что Длиннотень пока имел виды на него. Но Ревуну не хотелось опять нарываться на неприятности. С каким удовольствием он вернулся бы сейчас в свои болота, к мангровым деревьям. Но пока он будет обдумывать, как бы удрать, он вынужден выказывать интерес к планам Длиннотени.

— Ничего опасного, — прошептал он.

— Абсолютно ничего, — соврал Длиннотень. — Надо только узнать, где она, остальное — пустяки.

Глава 71

Добровольцев, желающих пересечь озеро с Костоправом, оказалось немного. Он отказал Ножу и Мотеру, взяв Лебедя и Зиндху.

— У вас у обоих уйма дел здесь.

Втроем они сели в лодку, причем Костоправ был на веслах. Остальные не умели грести. Зиндху сел на корме, Лебедь — у носа. Костоправу не нравилось, что широкий сидел у него за спиной. Ничего хорошего это не сулило.

Слишком уж мрачен был тот на вид и пел себя он не очень-то дружелюбно. Он выигрывал время, обдумывая какой-то ход. И Костоправ не хотел оказаться к нему спиной, когда тот решит перейти в наступление.

Примерно на половине пути Лебедь спросил:

— У вас это, с Госпожой, серьезно?

Он сказал это на языке Роз, языке своей юности. Костоправ тоже знал этот язык, хотя и не говорил на нем целую вечность.

— С моей стороны — да. За нее не берусь отвечать. А что?

— Да не хочу совать руку туда, где ее могут откусить.

— Я не кусаюсь. И не указываю ей, как поступать.

— Понятно. А как приятно было помечтать. Я так понимаю, она забудет о моем существовании, как только узнает, что все еще существуете вы.

Костоправ улыбнулся, польщенный.

— Вы можете рассказать мне что-нибудь об этом дереве-человеке за моей спиной? Мне не нравится его вид.

Остальную часть пути Лебедь рассказывал о Зиндху, изобретая всевозможные иносказания вместо тех, которых не было в языке Роз и которые могли быть знакомы Зиндху.

— Дело обстоит хуже, чем я думал, — заключил Костоправ. К этому моменту они добрались до городской стены, то есть до того места, где часть стены рухнула, образовав дыру, сквозь которую от озера ответвлялся узкий проток. Лебедь швырнул фалинь воину, который выглядел так, будто целую неделю ничего не ел. Затем вышел из лодки. Костоправ последовал за ним. Последним вылез Зиндху. Костоправ заметил, что Лебедь встал так, чтобы Зиндху был в поле зрения. Воин привязал лодку и жестом велел следовать за собой. Они подчинились.

Они прошли на оставшуюся целой западную часть стены. Костоправ уставился на город. Он совершенно изменился. Только тысячи утопленных островков. В центре большого острова располагалась цитадель, где они разделались с Меняющим Облик и Зовущей Бурю. На ближайших островках столпились зеваки. Он разглядел лица и помахал им.

Вначале раздался тихий возглас чудом уцелевшего воина, которого он привез с собой в Таглиос, волна приветствий не заставила себя ждать. Все громче и громче. Таглиосские воины скандировали:

— Освободитель!

Лебедь прокомментировал:

— По-моему, они рады вас видеть.

— Судя по обстановке, которая тут царит, они рады приветствовать всякого, кто вытащит их отсюда.

Улицы превратились в глубокие каналы. Спасшиеся приспособились плавать по ним на плотах. Костоправ полагал, что движение тут не особенно интенсивно. Каналы были забиты трупами, и над городом висел тяжелый запах смерти. Чума и безумие терзали город, трупы было некуда девать. Могаба и его Нары, выряженные как на парад, появились из-за городской стены.

— А вот и мы… — с иронией заметил Костоправ. Приветствия послышались снова. Один из плотов, почти полностью погруженный в воду из-за кучи его сотоварищей, с трудом пробирался к стене.

Могаба остановился в сорока футах. Он холодно смотрел на них. Глаза и лицо пылали.

— Помолись за меня, Лебедь. — Костоправ пошел навстречу человеку, который так жаждал стать его преемником. Интересно, не придется ли ему сразиться с Госпожой? Если он, конечно, уцелеет.

Могаба двинулся навстречу, шаг за шагом. Остановились в ярде друг от друга.

— Ты сотворил чудо из нуля, — сказал Костоправ. Он положил руку на плечо Могабы.

В городе вдруг настала тишина. Десятки тысяч глаз, горожане и воины, пристально следили за происходящим. Все понимали, как много зависит от реакции Могабы на жест Капитана.

Костоправ спокойно ждал. Самым разумным в такой момент было молчать. Что-либо объяснять или обсуждать — нет нужды. Все зависело от Могабы. Если он откликнется на приветствие Костоправа, все будет хорошо. Если нет… Они смотрели в глаза друг другу. Могаба весь кипел. И хотя его лицо оставалось невозмутимым, Костоправ чувствовал, какая борьба происходит в душе Могабы. Борьба, в которой годы тренировки и единодушного волеизъявления его солдат противостояли личным амбициям. А крики толпы недвусмысленно говорили о том, как настроены люди.

Могабу терзали противоречивые чувства. Дважды его правая рука поднималась и падала. Дважды он открывал было рот, но самолюбие мешало ему произнести приветствие.

Костоправ долго, не отрываясь, смотрел на Могабу, потом перевел взгляд на Наров. Его глаза звали: помоги своему командиру.

Зиндаб понял, чего от него хочет Костоправ. Минуту он боролся с чувствами и все-таки пошел. Он миновал разделявшее их расстояние и встал рядом с ветеранами Отряда. За спиной Костоправа. Вслед за ним, один за другим, и другие нары.

Рука Могабы поднялась в третий раз. Люди затаили дыхание. Затем Могаба потупил взгляд:

— Я не могу, Капитан. Тень во мне. Я не могу. Убей меня.

— И я не могу. Я обещал твоим людям, что каким бы ни был твой выбор, я не причиню тебе вреда.

— Убейте меня, Капитан. Не то эта Тень обернется ненавистью.