Расколотый мир - Анастасия Поклад
— Подозреваешь заговор?
— Тридцать четыре смерча, да я знаю наверняка! — Наргелиса вскинула голову. — Обда создала в Институте немалую организацию и ни одного, повторяю, Лавьяс, НИ ОДНОГО человека оттуда мы не схватили. С той поры было уже два выпуска, грядет третий. Орден слишком нуждается во врачах, летчиках, командирах и разведчиках, чтобы отстранять от работы тех, кто попадает под подозрение. А это — все воспитанники, учившиеся в одно время с обдой. Мы не знаем, когда ее организация была создана, и сколько прошло выпусков, пока все не раскрылось…
— Ты начальству об этом докладывала?
— А как же, — она горько поджала губы. — Было отдано негласное распоряжение следить за всеми институтскими из последних десяти выпусков.
Лавьяс фыркнул. Задача невыполнимая, учитывая, что таких институтских в армии сейчас большинство.
— Как думаешь, Геля, а если мы с тобой вылетим в Кайнис и проведем расследование? Мы оба институтские, в наше время обды не было в помине, а те, кто прежде учились с нами, сейчас занимают в армии немалые посты. Если возьмемся как следует — неужели не отыщем, кто помог горцу бежать? Все-таки это уже зацепка, а не пустые подозрения.
— Если Тарений одобрит. У меня сейчас слишком много дел по сильфийскому вопросу. Кстати, ты уже докладывал о горце?
— Вот сама и доложишь, — ухмыльнулся Лавьяс. — Это ты у нас любимчик начальства, и оно не рассвирепеет, если услышит из твоих сладеньких уст о провале в Кайнисе. А нам, великим героям отчизны, лучше держаться подальше.
— Крокозяберья натура, — буркнула Наргелиса, понимая, зачем Лавьяса понесло докладываться именно ей. Узнав обо всем, благородный господин Тарений Са будет в ярости, и попавшемуся под горячую руку Лавьясу непременно припомнят, что, обретя трофейную саблю, он упустил сильфиду, которая оказалась не послом, а агентом тайной канцелярии, и все время заточения успешно водила орденскую разведку за нос. А Геля что, ее не жалко.
— Опять грубишь, — Лавьяс сделал вид, что обиделся, но получилось фальшиво и бесстыже. — Между прочим, ради одного дела стараемся! И насчет общего расследования я совершенно серьезно. Пора уже прижать подонков, позорящих Институт своим существованием.
— Посмотрим, — Наргелиса твердо решила, что выдаст идею расследования в Кайнисе за свою. А там видно будет. — Иди уже отсюда, пока не явилось избегаемое тобою начальство и не сделало с твоей саблей и задницей то, что не удалось Костэну.
— Я тоже желаю тебе всего наилучшего, Геля, — на прощание Лавьяс отсалютовал той самой саблей. — Ты потрясающе учтива и мила. Вот интересно, Тарения привлекли твои безупречные манеры или ему хватило того, что под юбкой?
Сказать в ответ какую-нибудь столь же обидную гадость Наргелиса не успела: дверь захлопнулась прежде.
* * *
— А вот эти чудесные сливы, сударыня Ристинида, выросли, представьте себе, в моем саду.
Сливы были мелковаты, но на Холмах достаточно радоваться, что они просто есть, поэтому Ристя вежливо взяла с блюда одну твердую желтую ягодку и поинтересовалась:
— Как же вам это удалось, господин Амадим?
Верховный сильф смахнул с кружевной скатерти несуществующую пылинку.
— Эксперимент с привозными почвами. Когда-нибудь мы станем везти не ведро-два, а столько земли, что хватит на целые поля, и тогда Холмы непременно расцветут.
Ристя знала от покойного отца, что идея о привозных почвах сидела в голове уже далеко не первого Верховного сильфа, и даже не десятого, но толку до сих пор не было. Не цвели Холмы. Ни со своей землей, ни с привозной.
— О, какая необычайная идея! Я от всего сердца желаю вам преуспеть в ваших начинаниях, господин Амадим.
— Вы зябко поводите плечами. Вам неуютно?
— Что вы, здесь очень красиво.
Закрытая дворцовая веранда считалась жемчужиной сильфийского зодчества. Три стены и потолок были собраны из тщательно подогнанных друг к другу треугольных стекол, отчего создавалось впечатление огромного уличного фонаря. Или, из-за темных свинцовых перетяжек — невиданной паутины. Острых углов не было, конструкция получалась легкой и воздушной на вид. Когда дул сильный ветер, сотни стеклышек веранды начинали вибрировать, издавая легкий мелодичный звон. Из-за этого Ристинке постоянно казалось, что веранда вот-вот развалится, хотя простояла уже лет сорок без единого ремонта, и еще столько же спокойно простоит.
Не было ничего удивительного в том, что Верховный пригласил сударыню посла на чашечку укропника именно сюда — веранду специально строили для неофициальных встреч с людьми, чтобы у них навсегда осталось незабываемое впечатление о государстве сильфов. Что ж, зодчие своего добились. Большинство гостей судорожно прислушивалось к звону стекла и скрипу свинцовых перетяжек, а те, что покрепче нервами, искренне восхищались отделкой.
Изысканные витражи на потолке ярко поблескивали в свете масляных ламп, казались живыми. Цветы и птицы среди кучеряшек облаков — любимые сильфийские мотивы. Мечта и реальность. Цветы неизменно фантастические, яркие, пышные и прекрасные, каких даже в Принамкском крае не существует. А птицы здешние, повторенные до мельчайшей черточки, кое-где расписанные эмалью.
У Амадима светлые голубые глаза — прозрачные, поблескивающие, как то стекло. И задумчиво-холодные. Ристя уже привыкла, что Верховный сильф постоянно о чем-то думает, но не порывисто, как Клима, а скорее устало. А еще он потрясающе учтив.
— Вам нравится укропник?
— Благодарю. Полагаю, настоящий укропник можно попробовать лишь здесь, на Холмах.
— Не могу не согласиться, — глаза не теплеют, но и злобы в них нет, даже на дне. — А ваша обда любит укропник, сударыня Ристинида?
— У себя дома она предпочитает отвар из ромашки.
— Что такое ромашка?
— Это цветок моей родины, сладкий и ароматный. Если вы побываете в нашей стране с визитом, я буду рада вас угостить. Как сильфы безупречны в приготовлении укропника — так никто, кроме людей, не заварит хорошо ромашку.
Бесконечные разговоры — вроде пустая болтовня, но на деле знакомство с политикой. Ни одного лишнего слова. Ни одного вопроса без дополнительного дна. Люди Ордена тоже хвалят укропник, но и сами пытаются его повторить. Вед никогда не похвалит сильфа и не позовет в гости. Принамкский край обды заваривает ромашку, но не прочь принять у себя соседей и оценить их национальные изыски.
Правда, иногда, во время таких встреч, беседа все-таки уходила в сторону, Амадим оживлялся и начинал рассказывать о своем детстве, а Ристя вытягивала из недр памяти какие-то забавные байки об институтской жизни. В такие минуты они оба становились не Верховным сильфом и сударыней послом, а просто двумя существами, которые совсем недавно познакомились, нашли друг друга интересными и теперь хотят узнать немножко лучше. По рассказам Амадима выходило, что в отрочестве
