Охотники за книгами Сезон 1 - Коллектив авторов

Время: Всегда.

Часы казались ей самой безупречной вещью на свете. Нет ничего более совершенного и само собой разумеющегося, чем эти пружинки и шестеренки, которые отмеряют шаги нашего общего повелителя — времени.

Белла делает первый вдох и кричит на руках у повитухи, пытаясь сфокусировать взгляд на улыбчивых карих глазах под маской.

Ее племянник Маттео как-то сказал, что новые игры на дорогих телефонах — их еще называют приложениями — раздражают в мозгу центры удовольствия, и это вызывает привыкание. Хотя Белле Феррара было совсем не по нраву то, сколько времени Маттео — настоящий красавец, если смотреть под правильным углом, так, чтобы не было видно шрама на правой щеке, — проводил, копаясь в телефоне, в глубине души она все прекрасно понимала. Она чувствовала себя так же всякий раз, когда удавалось подогнать шестеренки, возобновить тиканье, вернуть часам жизнь. Каждый «тик» был для нее дофамином.

Она прячется от обидчиков в старой лавке часовщика, смотрит, как двигаются его старые руки, с такой ловкостью и точностью, и страх уходит, а ее собственный мир встает на свое место.

Маттео все это понимал. Он был ее протеже, третьим ребенком ее беспутного братца, никому не нужным, кроме тетки. Мастерства он не перенял, но перенял страсть.

Мама сетует, что Белла все не найдет себе мужа, — но откуда ей знать, что Антонио, уходя на войну, унес с собой сердце Беллы, а назад так и не вернул.

Руки у нее уже старые, суставы распухли, движения даются через боль — будто она только что вынула руки из ледяной ванны. Она знала, что чинить часы ей осталось недолго, и никто из племянников и племянниц не захочет заниматься лавкой, которая достанется им в наследство.

Золотые потоки времени, перекрученные, спутанные — точно пряжа, дым и прожилки серебра. Время повсюду, время — всё.

— Зиа[4] Белла, шла бы ты на покой! Ты это заслужила! — любит повторять Маттео. — Продай лавку, купи домик у моря, живи до конца дней в покое!

Антонио прикасается к ней, зажигает огонь внутри, и время замедляется.

Маттео ведома страсть, но руки у него крупные, неуклюжие, руки моряка или строителя. Оставь она дело ему, придется нанимать другого часовщика, а так не годится. Никому из родных не нужна ее лавка. Печально, что они не разделяют ее любви, но тому, кто не любит свое дело, здесь не место. Часовщик — это призвание.

Отец умирает в душной вонючей комнате, время останавливается. Но лишь на секунду.

По ночам она видела время во сне, золотые потоки времени: они переплетаются, одни обгоняют другие, и ей достаточно выбрать нужный поток, пустить по нему лодку — и она может уплыть в когда угодно. Днем лавка отвечала ей песней: тихое тиканье и щелканье размечало ее жизнь. Раз в час песня достигала крещендо, потом затихала. Уходить домой всегда было жаль. Каждый раз, отрывая руки от работы, она понемногу разбивала себе сердце.

Она хорошо зарабатывает: к ней обращаются все более богатые клиенты, «Ролекс» берет ее в консультанты, ее считают лучшим часовщиком в Италии — но она так и продолжает трудиться в своей крохотной лавке.

Любовь Маттео к своей «зиа» и его впечатляющие качества (что-то связанное с компьютерными чипами, штучками, где детальки даже мельче, чем в женских часиках) заставляют его в деловых поездках обшаривать антикварные лавки, и он привозит ей изумительные находки: часы, которые нужно починить или почистить, антикварные инструменты старше ее собственных. А его последняя находка и вовсе великолепна. Вот только он отказывается говорить, где ее раздобыл, — обмолвился лишь, что продавца зовут Норс.

Она покупает лавку у своего состарившегося учителя, человека, который, сам того не ведая, спас ее душу и тело в тот день, когда она пряталась у него за дверью. Расплачивается с ним наличными, которые копила несколько десятков лет.

Это потанс из меди. Очевидно старый, но без всяких следов износа. То, что он старый, она поняла, потому что таких больше не производят. В ее руках он запел, как пели часы. Колесико бесшумно вращалось — и ей почудилось, что время замедлилось, пока она работала. Она в жизни не была так счастлива.

Она умирает в углу, искалеченная, истекающая кровью, думая о правильности того, что умирает среди своих часов, — интересно, остановятся ли хоть одни из них одновременно с ее сердцем.

Все происходит мгновенно и растягивается навсегда.

1

Место: квартира Сэл.

Время: 05:47:39

Сделать уборку.

Ж-ж-ж.

Пора делать уборку. Хватай перчатки, ведро и…

Ж-ж-ж.

Точно канат, вытягивающий из глубин моря на поверхность, телефон, зажужжав, выдернул Сэл из сна. Она моргнула, потом выругалась.

Ж-ж-ж.

Она стояла в спальне, опершись ладонями на туалетный столик. Все в порядке, кроме одного: ее скромная шкатулка для украшений так и занимала центр туалетного столика, а слева от нее лежала куча выстиранного белья, которое она поленилась убрать.

Сэл глянула в зеркало, встретила собственный взгляд, и голова ее закружилась. «Почему ты тут стоишь… — Она сверилась с часами на тумбочке. — ...когда нет еще и шести?» — спросила она собственное отражение.

Оно не ответило.

— По крайней мере, в этот раз я хотя бы не в Архиве, — пробормотала Сэл, протирая глаза.

Телефон, лежавший рядом с настольными часами, зажужжал снова, Сэл наконец-то вышла из ступора и на ватных ногах подошла ближе.

Эсэмэска от Грейс. Видимо, Сфера опять сработала. Менчу сказал: все они заслужили выходной, особенно Грейс. Но если долг зовет…

— Время жарить пышки, — проворчала Сэл и прочитала эсэмэску:

«Тук-тук, Нео».

Фраза застряла в голове, но отказывалась соотноситься с воспоминаниями. Сэл моргнула и собралась было ответить, но тут в дверь постучали.

Ну конечно. «Матрица». Сэл вздохнула и пошла открывать.

На пороге стояла Грейс — на плече лямка рюкзака, на лице широкая улыбка. Сэл вытаращилась на нее: здесь явно что-то не так.

— Что такое? — осведомилась она. — Опять Сфера?

Грейс безо всякого приглашения шагнула в квартиру.

— А вот и нет, — объявила она. — У меня выходной. Помнишь?

— И что, в твой выходной меня положено вытаскивать из постели в такое жопное время? — поинтересовалась Сэл.

— Да, потому что ты едешь со мной, — постановила Грейс. — Артуро разрешил. Даже настоял. Развлечемся, и ничто нам не помешает.

Сэл подняла руку.

— Ладно. Только у меня мысли двигаются с черепашьей скоростью. Пойду сварю кофе, а ты мне толком объяснишь, что к чему.

Грейс коротко нахмурилась, но тут же опять расплылась в улыбке.

— Обычно после заданий Лиам отправляется бродить по интернету. Артуро возвращается к церковным обязанностям и своим исследованиям. Иногда — так он мне говорит — идет в кино. Ты уходишь сюда и занимаешься… Ну, какой ты тут хренью занимаешься. — Грейс обвела рукой квартиру Сэл. — А знаешь, чем занимаюсь я?

Сэл перестала засыпать кофе в кофемашину.

— Я знаю, что тебе нельзя расходовать свечу в неслужебное время, — произнесла она негромко.

— Вот именно. Расслабляюсь я либо по дороге на задание, либо по дороге обратно. Да и тут Артуро приходится бодаться с этими важными шишками, чтобы не тушили свечу раньше времени.

«Важные шишки». Сэл никогда не думала, что священники и кардиналы — шишки.

Да и противна ей была мысль о том, чтобы возить Грейс за собой на каталке, будто вампира в гробу, и будить, только когда нужно лезть в драку. Сэл принялась гадать, кто отдает распоряжение зажечь свечу, но решила, что спросит об этом в другой раз.

— Несколько лет назад я потребовала себе выходной — двадцать четыре часа абсолютно свободного времени, — сообщила Грейс. Уселась на стул, с улыбкой откинулась на спинку. — Никаких тебе демонов, перелетов, обязанностей. Вот раз в году я его и получаю.