Алексей Гравицкий - Калинов мост

Она повернулась к нему. На мгновение Милонегу показались слезы в ее глазах. Но уже в следующий миг ничего не осталось и от этого в груди рвануло с такой силой, что сам дернулся вперед, за ней.

Врага увидел не сразу. Рука автоматически вскинула меч, парировала удар. Только потом обратил внимание на то, что дорогу перекрыл человек в плаще. Под капюшоном, казалось, сгустился беспросветный космос. Лишь горели углями глаза и мерещилась злая улыбка.

Лада покачнулась на краю пропасти. Милонег вскрикнул, бросился за ней, пытаясь смести с дороги человека в плаще, но тот заступал путь, бил не насмерть, а словно мешая двигаться. И во тьме под плащом мерещилась злая улыбка.

— Посмотри на себя! — зазвучал в голове зло смеющийся голос, тот самый. И Милонег вздрогнул от неожиданности и ярости.

— Посмотри на себя! Ты, противившийся! — продолжил голос. — Ты, возжелавший стать светом. Ты забыл о свете. Поддался чарам простой девки и свет твой померк.

Милонег рубанул со всей мочи по капюшону, но удар прошел мимо.

— Ты забыл о свете, забыл о мосту, о том, что защищал, забыл о своих друзьях. Ты помнил только о себе и своем жалком чувстве к женщине, внутри которой давно уже сумерки.

— Нет, — рявкнул Милонег, и снова заработал мечом.

Лада на краю пропасти снова пошатнулась. Казалось, теперь не удержится. Милонег рванул вперед с удесятерившимися силами, но враг оказался сильнее. Голос расхохотался.

— Вот видишь. Теперь ты просто часть тьмы. Тьма поглотила тебя! Тебя нет!

Милонег бил, рубил что есть мочи. В голове возникали обрывки того, что когда-то говорил Кот. Тогда его еще звали Олегом, а Кота — дядей Костей. «Тогда готовься умереть» — донеслось из глубин памяти.

Он не понял, как сам оказался на краю. Лада была теперь на расстоянии протянутой руки. Но оказалось слишком поздно. Женская фигурка подломилась и полетела вниз. Нет, хотелось закричать ему, но голоса не осталось, будто связки выдернули с корнем. В ушах захохотало.

— Ты проиграл. Ты — тьма.

— Нет, — хрипло, на грани сознания произнес он, прежде чем сделать последний шаг, вспыхнуть и унестись во мрак. — Не правда. Это ты тьма. И ты проиграл. Просто потому что теперь и во тьме будет маленький кусочек света.

Он не знал к чему шагнул, куда падает и зачем. Не знал, что будет дальше и будет ли это дальше вообще. Он просто знал, что где-то там, может быть на дне той пропасти, может еще глубже, за бесконечной тьмой непроглядных бесконечностей, она. И рано или поздно он найдет ее. И они будут вместе. Потому что не могут два родных человека потерять друг друга. Никогда.

От этой мысли на мгновение стало легче, боль поутихла и он улыбнулся кромешному мраку.

Яга не смогла бы сказать как пришло это знание. Просто знала, что победили. Перелом произошел вдруг. Буквально через несколько минут после исчезновения Милонега. Что ж ты такое сделал, парень, печально подумала она. Что ты такого сделал, на что у нас сил не хватило?

Еще минуту назад она была уверена, что тьма сломила Милонега, что, проиграв битву с самим собой, он сдался, уступил тьме. Но по всему выходило так, что наоборот — победил.

Мощь, что перла с той стороны ослабила давление, и сдерживать ее стало легче. Старуха принялась спешно бормотать и чертить руны, чувствуя, как загоняет то, что рвалось наружу, обратно. Глубоко и надолго.

Небо просветлело, пейзаж становился хоть и истерзанным, но обычным московским.

Облако потихоньку начало оседать. Мост таял, снова становясь тем, реальным, который взорвали, превратив в груду мусора. Люди, что пытались сдерживать напор там, на мосту, радостно ринулись в атаку. Балбесы. Живым бы отступить, да здесь остаться. А теперь…

Будут на мосту новые защитники. Равновесие — оно на неравнодушных держится. Пока они есть, миру ничего не угрожает. А как совсем переведутся, так и черт с ним, с миром. Туда ему и дорога, коль всем на все наплевать. Только вот мало их осталось, неравнодушных-то. Оттого и жалко их безмерно, хоть о жалости и не просят. Эх, куда мир катится?

А потом все исчезло. Лишь две фигурки сорвались с моста вниз, плюхнулись в воду.

Убились, мелькнула мысль, но тут же исчезла. На поверхности реки Москвы появилась сперва одна, а за ней и вторая голова. Люди потихоньку погребли к берегу. Старуха сощурилась, пригляделась и почему-то с теплотой поняла, что один из двоих оборотень.

— Живуч, зверь, — хмыкнула она и потрусила к берегу.

Вода была настолько холодная, что кровь стыла. Кот греб короткими рывками, отфыркивался. Бычича, что пытался плыть сам, тянул за ворот.

— Ты кольчугу скинул? — сипло бросил оборотень.

— Скинул.

— А хрена ж ты тогда такой тяжелый?

Бычич не ответил. Берег был уже рядом. Кот протянул руку, схватился за ступеньку пристани. Сверху подбежали, потащили. Вокруг замельтешило ОМОНовской формой, знаками отличия. Посыпались какие-то вопросы. Отвечать сил уже не было и он просто дал себя оттащить, проследив только, как на берег вытаскивают Бычича. Богатыря шатало. Его волокли трое, подхватив под руки. Когда протащили мимо него, тот лишь подмигнул устало.

Яга смотрела на работу ОМОНа со стороны. Не успела. Теперь их уже не вытащить. Либо сами сумеют выкарабкаться, либо пиши пропало. В таком виде, да без документов… Яга вздохнула и побрела прочь.

Гридни на берегу реки усадили его в машину. Ехали долго. Он спросил про Кота, но никто не ответил. Видать, оборотня другой машиной повезли. Высадили где-то за забором, возле приземистого двухэтажного здания красного кирпича. Потом долго вели по коридорам, заволокли в какую-то комнатенку и усадили.

Гридень, что навис над Бычичем, был здоров, но не сказать, что сильно крепок. Чувствовалась в нем какая-то рыхлость. По замашкам, знать из старших.

«Гридень» был конечно не из самых старших, но до полковника милиции дослужился и имел все шансы уйти на повышение.

— Вы кто? — спросил он.

— Русский я. Руси служу, — отозвался богатырь.

— Спецназ, что ли? А чего за наряд на тебе.

— Рубаха праздничная, — Бычич попытался сесть удобнее, но сзади придержали за плечи. — В последний бой, как на праздник.

— Ты мне ваньку не валяй, — начал сердится гридень. — Ты что на мосту делал?

Богатырь собрал силы и дернув плечом, встал. Сзади шмякнулось, словно чье-то тело отлетело к стене. На шее кто-то повис, но он этого не заметил, вскинул голову.

— Сказано же, Руси служу.

Потом нехотя сел, как ему было удобно, стряхнув второго, повисшего на шее. Сзади, видимо, снова дернулись, потому как старший сделал успокаивающий жест куда-то за спину.