Алексей Гравицкий - Калинов мост

Бычича отнесло в сторону, но богатырь особенно не переживал. Наоборот, врубился в черные нападавшие тени. Впереди засветилась посеревшей от пота рубахой могучая спина. Улыбнувшись богатырь признал командира заставы. Илья снова сменил оружие. Вернее, теперь он был безоружен, если не считать огромного тяжеленного бревна, что сжимал в руках. От каждого взмаха бревном, вокруг Муромца образовывалось свободное пространство. Впрочем, не на долго, тут же смыкались черные балахоны, норовя достать Илью, покуда бревно не полетело в обратную сторону.

Однако Муромец, не смотря на кажущуюся неповоротливость, в бою был спор. Это там, в новом мире остались лишь легенда да мощи. Там он святой, так Яга сказала. А здесь он живой. Живет по своей правде, да по покону, что предками завещан. О своей святости знать не знает. Да и не нужна она ему. Это для других важно, не для себя. Для себя только гармония важна. Знать бы, что ты нужное дело делаешь, что без тебя его никто не сделает. Да душой бы не кривить.

От этой мысли Бычич вдруг пришел к тому, что он снова чувствует себя в своей тарелке. Снова борется, идет не за князя, не за какие-то сомнительные выгоды, а за правду.

— Илья! — крикнул богатырь радостно. — Я вернулся!

В отличие от чубатого воина, Милонег как шел, так и врубился в толпу черных балахонов, замахал мечом, подхваченным по дороге. Мысли прыгали, как белки, разбегались, словно от лесного пожара. Вскоре в голове осталась только одна. Добраться бы до того смехача, что лез в голову со своими подлыми и пакостными мыслями. Дотянуться бы до него. Но балахоны падали под напором его меча, а того, кто хотел бы теперь над ним посмеяться, не было.

Он бил и уходил от ударов. Парировал и отрубал. И рука не дрожала, и ярость была. Сколько продолжался бой, не знал. Потерял счет времени. Видел лишь как падают черные балахоны, как гибнут порой защитники моста. Слышал как завывает где-то сзади, перекрывая шум схватки, Яга.

Знал только одно сейчас, что мост не отдали, не пропустили. Вперед не прошли, но и назад не отступили.

Милонег вскинул меч, отражая удар. Звякнуло металлом о метал, оставляя в лезвии глубокие зарубы. Он надавил, отбрасывая чужой клинок и краем глаза увидел, как пропускает удар другого. Как летит на него отточенное железо.

Вот и Кот так же наверное, мелькнуло в голове. Только рядом с оборотнем Игорь оказался. А теперь нет Игоря.

Как ни старалась, Лада так и не смогла уснуть. Тьма, что сгустилась вокруг, жила казалось своей жизнью, тянула к ней лапы, насмехалась. И никто не мог помочь ей. Не было Милонега рядом. И никого больше не было.

Только сын их тихо спал в своей кроватке. И каждый раз ей казалось, что с ним случится что-то дурное. Будто тьма, что сгущалась вокруг, тянулась и к нему. И она вскакивала и кидалась к детской кроватке. Но малыш спал. Нервы сдавали.

Устав подскакивать, она взяла ребенка на руки и тихо перенесла к себе на постель. Малыш закряхтел недовольно, но тут же успокоился. Так и проспал всю ночь на родительской кровати. Но даже после этого она так и не сомкнула глаз. Не было сна. Была тревога и темнота кругом.

Когда в окне забрезжил рассвет. Лада встала с кровати, отнесла спящего ребенка обратно в детскую кроватку и пошла на кухню варить кофе.

Голос нагнал ее на полпути. На сей раз он звучал не снаружи, а внутри. Словно бы с ней все уже было решено, будто тьма незаметно поселилась внутри и кроме тьмы там ничего не осталось.

— Иди ко мне, — позвал голос.

— Нет, — резко ответила Лада.

— Ты не смеешь противиться, — рассмеялся голос столь полновластно, что желание сопротивляться и вправду куда-то пропало.

Лада застыла, оперлась на стенку коридора. В глазах начало темнеть.

— Нет, — прошептала едва слышно.

— Ты должна, — напомнил голос. — Залог помнишь? Долг платежом красен. Твоего ненаглядного здесь больше нет. Иди.

В глазах стало совсем темно. Где свет? Где выключатель? Рука безвольно провела по стене, но проклятой кнопки не было, как испарилась. И рассвет за окном… Рассвет же был.

— Нет больше рассветов и закатов, — как приговор произнес в разламывающейся болью голове голос. — Для тебя их больше не будет. Иди. Ты должна. Ты не можешь противиться. Ты не смеешь противиться.

Свет померк. Ноги стали чужими. Помимо воли она сделала шаг, другой. Пошла на голос.

— Возьми сына, — приказала тьма.

Стало немного светлее. Лада моняла, что стоит в комнате возле детской кроватки.

— Нет, — твердо сказала она. — Его не смеешь. Он не твой и никогда твоим не будет.

— Гордая, — рассмеялся голос. — Тем приятнее смотреть, как ломается твоя гордость.

Чернота опять залила все вокруг, словно перед глазами разлилась чернильница. Тело стало безвольным, мысли тусклыми, как будто не ее то были мысли, а она просто перехватила чьи-то чужие.

— Рано или поздно и он будет моим, — радостно сообщил голос. — В нем часть тебя. А ты моя. Иди.

Ноги задвигались сами собой, тело отмирало, как после укола новокаина. Последнее что почувствовала, был ветер, холодящий мокрое лицо.

Она была на улице.

Она плакала.

Поперек разящего лезвия сбоку вылетело другое, отбросило, спасая от удара. Милонег вскинул меч, продолжая схватку. Краем глаза ухватил бьющегося рядом мужчину и чуть не закричал. В паре шагов от него рубил мечом Игорь. И руки у него снова было две. Только куртка кожаная сменилась на славянскую рубаху. А вместо банданы непокрытую голову опоясывал кожаный ремешок.

Радость от встречи с другом сменилась грустью. Не здесь бы увидать бородача, а в каком другом месте, поприятнее. Не для себя поприятнее, для Игоря. Что его здесь ждет, вечный бой. Покой только снится.

— Спасибо, — прохрипел Милонег.

— Не за чем, — отозвался бородатый бодро. — Мы здесь все не за спасибо, сам знаешь.

Милонег кивнул. Схватка становилась все яростнее, противник все сильнее. А может просто сил уже не оставалось. Но пока они еще были, нужно было стоять. Как стояли Бычич и Илья, как держался оборотень и Егор Тимофеич, как жила и выживала старуха, как гибли, но держались до последнего алкаши из пельменной. Ни один не отступил, так неужто он отступит.

Он, живший и умерший. Неравнодушный, как называет Яга тех, кто попал на мост, и воскресший. И проживший еще одну, пусть и короткую, жизнь в другом времени. Лицо напряглось. Плечи расправились. Неизвестно откуда пришли новые силы и было их столько, что мог растерзать один всю темную сторону.

— Ни-за-что! — прорычал он и ринулся в сечу.

Через мгновение его закружило, и он потерял из виду тех, кто был рядом, борясь со своей личной безграничной, но не бессмертной тьмой.