Алёна Реброва - Пути неисповедимых

— Белые узоры? — нахмурился Истэка. — Покажи мне свою руку, будь добра.

— Хорошо.

Отпираться не было смысла. Все равно я никому, кроме Демонтина, не могла дать осмотреть несчастную конечность. Только от него я могу надеяться на то, что услышу верный диагноз.

Быстро закатав рукав мантии, я сняла перчатку, доходившую до середины предплечья, и показала ученому руку с бледной бирюзовой кожей, оплетенную твердыми белыми узорами.

— Хм… — задумчиво промычал Истэка после того, как несколько минут разглядывал конечность. Причем он только смотрел на нее, не дотрагивался и не просил ничего сделать. — Думаю, это нужно показать моему брату. Он как раз сейчас занимается подобными вещами.

— Вашему брату? — вопросительно смотрю на Демонтина, вновь натягивая на руку перчатку. — И чем же он занимается? Он тоже ученый?

— Нет! Куда ему! — насмешливо фыркнул Истэка. — Он недавно обзавелся такой вещью, как совесть, и, поскольку жизнь его была очень сложной и небезгрешной, сейчас он старается исправить ошибки былых дней. Он помогает всему, что движется и не движется, таскает к нам в дом и лечит котят — так мы называем больных и убогих, которые, впрочем, от животных мало чем отличаются, — пояснил ученый. — В общем, мой брат занят тем, что строит из себя благодетеля…

— По-моему, то, что он лечит людей, хорошо, — с сомнением смотрю на Демонтина. — А вы говорите об этом так, как будто это постыдно.

— Мы — могущественные демоны, ставшие волею судьбы серафимами — сильнейшими после богов существами, — снисходительно улыбнулся Истэка. — За свои два с половиной века мы получили столько страданий, что и не счесть… Это мир должен извиняться перед нами за причиненные беды, это перед нами нужно заглаживать свою вину, умоляя о прощении… и о том, чтобы мы не разнесли тут все. Так зачем нам при таком раскладе унижаться, бегая за жалкими людишками и излечивая их больные глазки, ножки и прочие части тела? — Демонтин возбужденно замахал руками, но потом успокоился. — Так считаю я, а мой брат считает, что мы должны использовать свою силу во благо людей, потому что даже в мире с такой мощной магией не на всех хватает чудес!…

— Но, несмотря на то, что вы говорите, вы и сами работаете на благо людей… Как же ваше ружье?

— Я работаю на благо науки, а не на благо людей, — поправил меня Истэка. — Половина моих открытий известна только избранным магам, таким как Кудеяр, например. Что же до ружья, то когда оно будет закончено, я отдам его не людям, а сенари. Первая причина для этого — нравственные устои детей природы. Они никогда не станут использовать мои изобретения так, что мне будет стыдно за свою работу. Вторая причина: у нас с их царем договор. Он опасается, что назревающая техническая революция сделает могущество сенари сомнительным в глазах людей, и вновь начнутся войны. Вольга хочет заранее иметь самую лучшую технику, а в этом мире только я способен создать самое лучшее. Так что тут ты ошиблась: я работаю вовсе не на благо людей…. Ха-ха, стоит ли говорить, что думает по поводу моих исследований мой брат? Он ненавидит меня за это!

Истэка добыл себе из воздуха еще чая и сделал глоток, довольно улыбнувшись. Ушел в свои мысли, замолчал.

Получив передышку после долгого разговора, я решила тоже ненадолго отстраниться от всего, принялась бездумно осматривать комнату. Глаза уже слипались, и чтобы разглядеть мелкие детали картин, развешанных повсюду на стенах, мне приходилось щуриться.

Увлекшись рассматриванием картин, я наткнулась взглядом на окно балкона. Увидев в темноте какой-то силуэт, я сначала подумала, что это всего лишь отражение комнатного света. Но я поняла, что это не так, когда это якобы игра бликов прислонила к окну руки, а в районе, где могла бы быть голова, стекло запотело от дыхания…

Я дико испугалась подобного зрелища и вжалась в стул. Не сумев совладать со сдавленным страхом горлом, я не успела ничего сказать Демонтину. Тот сидел спиной к балкону и ничего не видел.

— Впрочем, думаю, с моим братом ты и сама познакомишься. Что я буду тебе заранее о нем рассказывать?… — продолжил ученый, не подозревая, что прямо за ним на балконе стоит кто-то, очень напоминающий привидение.

Вдруг фигура за стеклом занесла руку и с силой ударила по раме, привлекая внимание.

Истэка вздрогнул и обернулся.

— Хм, — деловито хмыкнул он и, встав со своего деревянного трона, пошел открывать ночному гостю.

Внутрь комнаты ввалилось нечто очень большое, круглое и пятнистое. Оно затряслось, разбрызгивая повсюду капли воды… Видимо, на улице шел дождь, и оно успело промокнуть, пока пугало меня за стеклом.

Когда шар закончил трястись, его пятнистая шкура распалась на шесть частей и я увидела, что это был не монстр, а всего лишь еще один серафим, просто укрывшийся от дождя своими крыльями.

— А вот мой брат, собственной персоной, — представил его Истэка. — Явился, наконец!

Отряхнувшись от воды, второй серафим выпрямился и посмотрел на меня с тем же изумлением, что и я на него.

Мда… Если они с Демонтином и были братьями, то уж точно не близнецами!

Волосы у второго были не рыжие, а скорее пурпурные, к тому же немного вьющиеся, длинные, почти до пояса, и спутанные, как у лохматого пса. Кожа была коричневая от загара, очень далекая от аристократической белизны ученого. Не было и усов, но зато имелась коротенькая жесткая красная бородка. Глаза не серые или голубые, а черные, причем вместо зрачков на дне радужки как будто светился огонек. Цвет перьев не был сплошной, как у Демонтина, они были бело-коричневые, воробьиные. Черты лица казались гораздо грубее, чем у ученого, хотя присмотревшись можно было заметить, что лица на самом деле точные копии друг друга.

Еще одно отличие между братьями, якобы близнецами, было в их одежде. Истэка, ухоженный, в шелковой мантии без единой складочки, с уложенными на крыльях перьями, идеальной стрижкой. А его брат… он был одет хуже, чем иные нищие на рынках! Сапоги из грубой, но прочной кожи, дырявые штаны, которым явно уже ни один год, изодранная рубашка, едва прикрывающая покрытую жесткими красными волосами грудь. Самой интересной костюма оборванца был дырявый плащ, разошедшийся сзади на три лоскута, сцепленных ремнями. Руки серафима были замотаны грязными бинтами, на которых еще виднелись пятна крови.

— Это еще кто такая? — нахмурился оборванец, указав на меня.

— Ее зовут Бэйр, она пришла ко мне за помощью, но по ходу нашей беседы выяснилось, что и ты ей пригодишься, — объяснил Демонтин сверля брата пристальным взглядом.

Лицо второго серафима при этих словах заметно вытянулось. Оно выражало такое вселенское удивление, как будто ему только что сообщили не о приезде очередной поклонницы Демонтина, а о том, что по небу розовые коровы полетели и начался дождь из леденцов… Хотя, думаю, и при таком заявлении лицо у серафима было бы попроще.