Е. Кочешкова - Зумана

Она проснулась, когда за окном, грохоча пустыми бочками, проехала телега. Распахнула глаза и словно бы за единый миг вновь решила преобразиться в ту Элею, которую Шут знал всегда. Допустить этого он не мог. Не успела принцесса вымолвить даже слова, способного разрушить все волшебство минувшей ночи, как Шут привлек ее к себе и осыпал поцелуями — настороженные глаза, заострившиеся скулы, синюю жилку у виска и ту чудесную ямку, где под локонами цвета осенней листвы скрывался нежный пушок тонкой шеи.

И с облегчением почувствовал, как мгновенно без следа растаяли ее страхи и недоверие.

Глупенькая… неужели она думала, будто утром что-то изменится?

Все-таки это была очень хорошая гостиница — широкие окна в харчевне щедро пропускали лучи зимнего солнца. И все вокруг казалось Шуту таким светлым, ярким…

Только Хирга чуть все не испортил. За завтраком мальчишка долго переводил черные глазищи с Шута на Элею и обратно, силился что-то понять, а потом таки не удержался и спросил недоуменно:

— Господин Патрик, а правда мы не возвращаемся на Острова?

Шут медленно отложил в сторону ломоть хлеба и ответил непривычным ему самому твердым голосом:

— Нет, Хирга. Не возвращаетесь.

— А… — вероятно мальчишка хотел спросить почему, но Кайза отвесил оруженосцу легкого подзатыльника и наградил выразительным взглядом. Шут был ему за это очень благодарен.

— Ну, вот и хорошо, — промолвил шаман. — Значит, лошадей красть не придется.

— Каких лошадей? Зачем красть? — не поняла Элея. Шут уткнулся в кружку с молоком и сделал вид, что его здесь нет.

— Каких… — хмыкнул Кайза, — обычных. Денег у нас нет, а на моем Суре мы бы вдвоем далеко не ускакали.

— О… — только и сумела сказать Элея, недоуменно качнув головой. И без слов было понятно, что она думает о подобных способах решения проблем.

— Да, принцесса, — улыбнулся шаман, — с такими бесстыжими людьми тебе и придется продолжать путь.

— Пат… — Элея обернулась к Шуту. — И как я раньше не догадалась… Вот, — она отстегнула от пояса тяжелый кошель с золотом и, оставив себе лишь несколько монет, отдала ему. — Возьми. Пересчитай и запомни. Когда сумеешь, отдашь. Это не подарок. Считай, казна Брингалина дала тебе в долг. Идет?

Шут подумал мгновение и пришел к выводу, что такой вариант его вполне устраивает. Вернувшись в Золотую, он собирался отыскать свой старый мешок с деньгами, оставленный у Лебединого Дворца еще летом. Перед тем, как пойти освобождать Руальда, Шут предусмотрительно спрятал его в лесу. Хорошо спрятал — не всякий лозоходец сыщет.

— Идет, — улыбнулся он, забирая кошель.

Лошадей выбирать поручили Кайзе. Никто не сомневался, что дергит сумеет сделать это лучше всех.

От приграничья с Тайкурданом до Герны были дни и дни пути. Снова они проводили в седле по семь-восемь часов, обедали в придорожных тавернах, ночевали на постоялых дворах… И даже Хирга, хвала богам, не задавал глупых вопросов, отчего вдруг с некоторых пор господин Патрик стал делить эти ночи с принцессой… Только вот ухмылялся он совершенно напрасно — дневные переходы были тяжелы, особенно для Элеи, на любовные ласки сил попросту не оставалось… Да и не казалось это самым главным. Гораздо важней было просто осознавать, проснувшись вдруг среди ночи, что самый дорогой на свете человек — вот он рядом…

Счастье это было непроходящим и неослабевающим. И Шут уже не представлял, как могло бы сложиться иначе.

Он часто думал о том, что ждет их после возвращения наследника в Золотую. И особенно тяготила Шута мысль о встрече с Давианом — он не желал раздоров между повелителем Островов и его дочерью, но сильно сомневался, будто тот одобрит ее выбор… Сама Элея на подобные вопросы лишь пожимала плечами и говорила, что ее как раз меньше всего волнует одобрение отца. «На улицу он меня не выгонит, скорее уж опять пожалует тебе дворянство под каким-нибудь благовидным предлогом», — так говорила она Шуту, но слова эти были не из тех, что приятно слышать. Он теперь нередко с сожалением вспоминал свои безумные, бездумные траты, когда швырял золото направо и налево. А ведь без труда мог бы скопить на приличный дом с крепким хозяйством… Впрочем… какое ему хозяйство? Что он, престарелый барон — свиней да кур разводить?

Но ведь и прежним ремеслом заниматься более не представлялось ему возможным…

Так вот и возвращался Шут раз за разом к одному и тому же главному вопросу — что делать дальше?

Мучился он этим ровно до тех пор, пока Хирга не получил ножом под ребра.

Этот мерзкий маленький городишко даже не был обозначен на карте, которую Шут купил еще в Вороновом Камне. Постоялые дворы его все как на подбор были старыми и вонючими, без сомнения, полными клопов и крыс. И люди по улицам городка ходили под стать — озлобленные, тусклые, на редкость равнодушные ко всему. Четверо всадников не привлекли ничьего внимания. Но когда Хирга по поручению Шута пешком отправился разузнать, далеко ли находится кузня, и сколько там возьмут за смену сломанной подковы, то охотники на легкую добычу оказались тут как тут… Не успел мальчишка отойти от гостиницы и на сотню шагов, как трое из самых отбросов зажали его в темной подворотне.

Хирге повезло… Очень повезло. Любители легкой поживы уже успели пырнуть его и вывернуть карманы, когда Кайзе вдруг приспичило догнать оруженосца и прогуляться с ним на пару. Дурное предчувствие… как обычно.

Грабителей он не догнал. Да и не пытался. Только увидел, как они, радостно гыкая, спешили убраться подальше от истекающего кровью мальчишки. Денег у Хирги при себе не было, но добротный плащ и сапоги с него сняли, равно как и красивый, бароном подаренный пояс с серебряной пряжкой.

Кайза принес его к Шуту с Элеей в комнату, пинком отворив дверь и застав их идиллически воркующими у камина.

— Хорош миловаться, — рявкнул шаман, опуская Хиргу прямо на половик вблизи каминной решетки. Элея в ужасе распахнула глаза и прикрыла рот ладонью. Шут же стремительно ринулся к мальчику, едва не опрокинув ту старую развалину, в которой сидел и которую здесь гордо именовали креслом. Задрав одежду у Хирги на животе, он невольно зажмурился, как от своей боли. И куртка, и рубаха насквозь были пропитаны кровью. Шут не спрашивал «кто?», «как?», руки сами собой легли на пульсирующую черную рану и в следующий миг он «провалился». Так стремительно и резко ему еще никогда не случалось переходить в другое видение. Не осталось ничего, кроме этой страшной раны и Силы, которая неистово рвалась наружу сквозь пальцы, сквозь ладони. Шут направлял ее в скрученное болью тело, заполнял ею все, что пульсировало черным криком страдания. А потом осознал… его собственных сил попросту недостаточно, чтобы удержать эту жизнь.