Алан Фостер - В плену пертурбаций

Разумеется! Вот что призывал Клотагорб, вот что он заклинал и звал сюда, в погреб под корнями раскидистого дуба. Через ничто, которое отделяло его от пертурбатора, он надеялся установить местонахождение последнего. Теперь ничто смыкалось вокруг, словно норовя вытеснить их из погреба. Джон-Том чувствовал во рту привкус горечи. Впечатление было такое, будто на него наползает живое одеяло, которое стремится проникнуть в ноздри и в горло, но не в состоянии достичь этого, пока светятся шар и свиток. Рука юноши невольно легла на струны дуары. Он совсем уже собрался было спеть что-нибудь веселенькое, однако в последний миг, под влиянием здравого смысла, отказался от своей затеи: ведь если его песни могли бы хоть чем-то помочь чародею, Клотагорб наверняка упомянул бы о такой возможности. А так, вздумай он запеть сейчас, в момент наивысшего, по всей видимости, напряжения, все старания волшебника могут пойти насмарку, и тогда темнота восторжествует. К тому же еще неизвестно, что страшнее – ничто или гнев Клотагорба. Вот почему Джон-Том не стал предпринимать какие-либо действия; он просто стоял, и слушал, и пытался уяснить, что, собственно, происходит.

О каком ничто может идти речь, когда оно – явно что-то? И потом, что значит: «в погребе ничего нет»? А как же стул Клотагорба, светящийся шар на конце палки и чудесный свиток, не говоря уж о троих живых существах? Джон-Том, как ни старался, не находил ответа, а потому счел за лучшее прислушаться к бормотанию Сорбла и тут, совершенно неожиданно, сообразил, что к чему. Текст на свитке представлял собой типичное предвыборное выступление политического деятеля, изобилующее хвастливыми заверениями и лживыми обещаниями, то есть являлся даже меньше чем ничем, а потому как бы низводил до своего уровня все то, что находилось в погребе.

Нет, поправил себя юноша, не все. В помещении по-прежнему присутствовали светящийся шар, Сорбл со свитком в лапах, парящий над стулом Клотагорб, а также посторонние смутные, зыбкие тени, размытые очертания диковинных фигур, серые пятна на фоне темноты. Вернее, они были не столько серыми, сколько чуть менее темными, нежели окружающий мрак. Так сказать, антрацитовые призраки. Джон-Том присмотрелся повнимательнее, и призраки прямо на глазах утратили часть своей зыбкости. Стало возможно различить черты серых лиц, серые же языки, которые сновали вперед-назад меж черными зубами. Привидения тихонько постанывали, очевидно, переговариваясь друг с другом. Определить, что стоит за этими стонами – слова, музыка или жалобные возгласы, – было весьма затруднительно. Вот они, обитатели мрака, подумал Джон-Том.

Голос Сорбла стал немного громче. Чувствовалось, что филину страшно, однако он не прерывал чтения. Клотагорб продолжал творить заклинания, произносил нараспев загадочные фразы на неведомом языке.

Светящийся шар сделался ярче. Темнота словно слегка отступила. Погреб куда-то исчез. Корни и склизкая грязь на стенах, которая вызывала что-то вроде клаустрофобии, сгинули без следа. Как ни странно, юноше отчаянно захотелось, чтобы они вернулись на место, ибо на смену им пришла пустота, то бишь ничто. Чудилось, что вокруг простирается Вселенная, безграничная и лишенная каких бы то ни было отличительных признаков. Ни земли, ни ощущения того, что над головой возносится к небу могучий дуб. Только посверкивали в непостижимой дали редкие, бесконечно одинокие звезды. Джон-Том тщетно напрягал зрение, стараясь рассмотреть хотя бы парочку туманностей: он словно перенесся в ту часть пространства, где отсутствовала даже космическая пыль.

– Где мы? – прошептал он и вздрогнул, испугавшись собственного голоса. – Куда нас занесло?

– В ничто, – отозвался Сорбл, оторвавшись на мгновение от свитка. – В мимолетную мысль, в фантазию, которая на миг стала явью. Мы очутились с обратной стороны хаоса. Местечко, конечно, еще то, лично я не хотел бы здесь поселиться.

Внезапно показалось, что пол уходит из-под ног, и филин торопливо возобновил чтение. Теперь он читал в два раза быстрее. Постепенно неприятное ощущение миновало, мир как будто выпрямился. Впрочем, относительно ничто такие понятия, как «прямо» и «криво», не имели смысла.

Вдруг хилый огонек светящегося шара засиял с новой силой. Джон-Том встрепенулся. Ему померещилось, что он видит некий предмет, от которого исходит колоссальная энергия, который вертится волчком и постоянно меняет форму. Юноша моргнул. Бешеное верчение, от которого шла кругом голова, и не думало прекращаться. Этот предмет был, вне всякого сомнения, живым, однако вряд ли являлся органическим существом. Насквозь чужеродный, он принадлежал иным мирам и подчинялся исключительно своим законам.

Джон-Том попробовал определить, что же такое он лицезреет, но вскоре был вынужден признать, что не может. Ему казалось, он наблюдает бутылку Клейна внутри листа Мебиуса, который балансирует на макушке дисконтинуума Шварцшильда. Предмет вертелся как сумасшедший, мутировал, трансформировался на глазах, перетекал из одной нереальности в другую, проносился сквозь ничто со скоростью миллиарда миль в секунду и сверкал ярче любой из алых звезд-гигантов. Вдобавок рядом с ним располагалось нечто, чего никак нельзя было разглядеть, нечто куда более обыденное и все же наделенное чудовищной энергией.

Вот оно заметило, что на него смотрят… Джон-Том не знал, каким образом это произошло, он только почувствовал на себе чей-то взор и пошатнулся, словно получил удар в челюсть. Нечто испустило разъяренный вой. Должно быть, оно что-то сделало, ибо неописуемо прекрасный предмет, который был пертурбатором, внезапно задрожал. Хаос вокруг как бы кристаллизировался. Раздался оглушительный грохот, от которого у Джон-Тома чуть не лопнули барабанные перепонки. Юноша прижал к ушам ладони, его зубы сами по себе заскрежетали друг о друга. Ему чудилось, что он очутился в котле, по которому молотят без устали огромные кувалды. Он покачнулся и наверняка бы упал, если бы было куда падать.

Сорбл растерянно взирал на происходящее. Свиток выпал из его лап и разлетелся во все стороны, оказавшись ни с того ни с сего разодранным на мелкие кусочки. Филин попытался было ухватить один из них и продолжить чтение, но не сумел, поскольку тот в мгновение ока отлетел на расстояние в тысячу парсеков. Вконец перепуганный филин рухнул на пол.

Да, на пол, ибо они все трое неведомо как вновь попали в погреб.

Над ними возник потолок, с которого свешивались корни дуба; появились и пропитанный сыростью стены. Джон-Том глубоко вздохнул. Господи, до чего же приятно, когда воздух пахнет землей, водой, жизнью! Погреб буквально пронизывало ощущение жизни. Стена, о которую опирался юноша, влажная и скользкая, подтверждала реальность перемены. Посреди помещения блистал светящийся шар. Клотагорб, как и прежде, восседал на стуле. Волшебник прижимал лады к груди и тяжело дышал. Убедившись, что стена не собирается исчезать, Джон-Том оторвался от нее и шагнул к чародею, чтобы посмотреть, не нужна ли тому помощь. Ему было жарко, хотя температура в погребе ничуть не изменилась. Тем не менее на лбу Джон-Тома выступил пот – холодный пот – свидетельство кратковременного пребывания в ничто. По крайней мере, так он думал, хотя не помнил, когда умудрился вспотеть. Ну естественно: за пределами ничто не жарко и не холодно, там вообще ничего не ощущаешь.