Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти

Хаммаил вздымал кулаки и топал ногами, как истый кагет, и при этом визжал на гайи. Казару басовито вторила казаронская разноголосица, гремела доспехами стража, усугубляя суматоху, за какими-то кошками выли трубы, метались потревоженные мухи и осы.

— Казнить! — потрясал кулаками Хаммаил. — Повешу! На месте... Это заговор!.. Талига и Бааты!.. На меня... Против меня! Пршт... камрусха... ып!

Не имевший обыкновения орать даже на проворовавшихся интендантов Капрас считал крик слабостью, но в Кагете маршал был чужаком. Если подданные галдят и орут, казар тоже вправе орать, желательно на понятном подданным языке. А вот чего хоть казар, хоть император не вправе, так это получать прилюдно по морде. Пуля, стрела, кинжал, не достигнув цели, возвеличивают, сапоги, тухлые яйца и похабные песенки предвещают катастрофу. А уж союз императора с казаром, в которого швыряют сапогами...

— Хр-р-р-рыф!

Пара статных седых стражников выволокла из толпы босого носатого казарона. Того самого никогда не убивающего Пургата, что гонялся за снулым здоровяком.

Хаммаил что-то гавкнул, и злоумышленника умело швырнули на колени. Рот ему заткнуть не догадались, и рот этот не закрывался. Зато разноцветная казаронская стена притихла и слилась в нечто единое и выжидающее.

Подоспел вездесущий Курподай, встал чуть позади.

— Может, хоть вы объясните, что за... — начал Капрас и понял, что все еще сжимает в руке орудие покушения.

3

Суд был скорым. Подобной прыти от Хаммаила маршал не ожидал. Босого Пургата приговорили к смерти минут за десять. За оскорбление казара и союзной Гайифы. За участие в заговоре в пользу Лисенка и Талига. За покушение на жизнь гороподобного казарона и грабежи на дорогах. За затравленных собаками мирных путников и оскверненный храм. Казароны молчали не то чтоб уважительно, но с пониманием. Приговори по осени Военная коллегия самого Капраса, друзья и соратники молчали бы не хуже: имел глупость проиграть, вернуться и не вывернуться — получай! Капрас, спасибо обожавшему подписывать инструкции Забардзакису, вывернулся, ну так он и не швырял гнилыми грушаками в возомнивших себя стратегами обезьян, хоть и следовало... Маршал хмуро наблюдал, как вопящего смутьяна волокли к двери. Если б хоть одна сволочь встала рядом или хотя бы вякнула... но в Кагете защищают только свои задницы. Как и в Паоне.

Капрас наподдал ногой свалившийся с подноса абрикос, тот лопнул, плюнув желтой мякотью и некстати напомнив про Фельп и тамошние бешеные огурцы. Стража уже выволокла не прекращающего вопить и плеваться мятежника, казароны начинали потихоньку гудеть и поглядывать на подносы, а Хаммаил пощипывал отпущенные по случаю возвращения на родину усы и косился на дорогого союзника. Зажужжала привлеченная раздавленным фруктом оса, гайифец отмахнулся и внезапно понял, что стоит перед казаром и порет чушь.

— Ваше величество! От имени моего императора прошу отсрочить казнь и передать преступника в мое распоряжение. Я обязан доложить о сговоре Бааты и Талига во всех подробностях.

Молчит, думает. Ну и отвратная же физиономия. Красивая, холёная и отвратная. Если откажет... Если откажет, проглотим и запомним. Это если откажет...

— Пургат-ло-Прахонджак упрям и лжив, как и все прихвостни Лисенка. Он не станет говорить.

— Не получив доказательств сговора, мой император не даст разрешение на выдвижение вверенного мне корпуса на северо-запад. Я и так превышаю свои полномочия, прикрывая резиденцию, в которой проходит высокое собрание. Гайифа не желает войны.

Раньше надо было думать, раньше! Ввязываясь в фельпскую авантюру и сговариваясь с Адгемаром. Покойный казар унес сговор в могилу, но Алве и багряноземельскому зверью нужны не доказательства, а повод. Теперь он у них есть, а подавшие этот повод болваны пишут свои поганые циркуляры и требуют осторожности.

— Хорошо, — протянул Хаммаил, — если преступник признается в сговоре с Лисенком, я его передам в руки Гайифы.

Такие упрямцы не признаются, и вообще незачем лезть в дело, которое не касается ни империи, ни корпуса. Кто-то в кого-то чем-то швырнул, но что до того Карло Капрасу? Его дело выполнять приказ. Или не выполнять, а поднять корпус по тревоге и форсированным маршем гнать в Неванту, где он в самом деле нужен. Или наплевать на Неванту с Коллегией и ввязаться в местные делишки. Само собой, не даром. Даром или почти даром они с Ламбросом уже навоевались. Не развяжи мориски войну, самое время было бы подумать о себе, мешали беззащитное Побережье и придурки в Паоне; придурки, которые видят лишь бумаги и слышат лишь себя... Карло маялся среди чужого говора с кубком в руках, а перед глазами вставали то белые прибрежные городки, то муторные столичные рожи.

«Вы слишком много думаете о том, в чем слишком мало понимаете. Руки не спорят с головой...» Именно так вещал Забардзакис накануне фельпской кампании, и Капрас это съел. Съел бы и больше, по крайней мере тогда.

От поганых воспоминаний отвлекло отнюдь не кагетское покашливание, минут десять назад его было бы нипочем не услышать. Карло обернулся и едва не помянул загадочную «бацуту». Перед ним торчал некто в мундире Иностранной коллегии его величества Дивина, но без ленты с имперским павлином.

— Как приятно увидеть в столь диком сборище лицо просвещенного человека! — пропел он, — Позвольте представиться. Младший конхессер граф Марко Каракис. В прошлом — соученик нашего славного казара, а в настоящем — кузен его трогательной супруги. Прошу простить мою фамильярность, как видите, я в отставке, а вдали от родных мест в каждом соотечественнике поневоле видишь брата.

— Если жизнь на чужбине вам в тягость, не нужно было выходить в отставку и покидать отечество. По крайней мере в его нынешнем положении.

— Ах, если бы смогли объяснить это Антиссе! Бедняжка не может обойтись без родственной поддержки, и семья пожертвовала мной. Вы приедете к нам в Гурпо?

— Вряд ли я смогу в такое время оставить свой корпус ради личных дел.

— Я так и думал, но не мог не попытать счастья. Позвольте полюбопытствовать, на что вам этот пустоголовый Пургат? Дорогому Хаммаилу свойственна излишняя горячность и некоторая мнительность. Заговорщики не бросаются обувью, заговорщики подсыпают яд. Вряд ли ваш казарон расстался с сапогами по приказу Лисенка и еще более вряд ли он привлечет внимание Иностранной коллегии. Вы не представляете, что сейчас творится в Паоне...

— Мое дело доложить, — буркнул доведенный паонским аргументом до кипения маршал, но кузен и соученик не унимался.

— Желаю вам успешного доклада, — Каракис улыбнулся и понизил голос: — Признаться, меня больше волнует сын Адгемара. Он, в отличие от глупца Пургата, опасен по-настоящему. Хотелось бы верить, что хотя бы это собрание надежно защищено...