Граница дозволенного - Дмитрий Гартвиг
— Так вот, — продолжил Барт, — этот самый господин Громвель, упорствуя в собственном невежестве, заочно обвинил вас в подрыве работы местной стражи и распространении панических слухов. Помимо этого, вам были предъявлены обвинения в шарлатанстве и мошенничестве, за которые гражданин Громвель посчитал вашу профессиональную деятельность. А смерть стражника Гаррета попытался присовокупить к делу, обозначив её как вашу попытку сокрыть обман. К нашему великому сожалению, в этих притязаниях его поддержал бывший бургомистр.
— Ну, тут-то я и вмешался, — влез в разговор маршал. — Я-то знал, как дело было, да и парни мои тоже. И Гаррета все хорошо знали. Ты, Рейн, не обижайся только, ему и в подмётки не годился. Он бы тебя там размазал тонким слоем, да и дело с концом, ежели чего. Ещё и этот твой маг за тебя слово сказал, как его…
— Эдвин.
— Да, точно, Эдвин. Ну так вот, мы с парнями терпеть не стали. Ворвались к бургомистру, этих двоих под белы рученьки — и на парашу. А письмецо-то я успел написать, к тому времени как раз господин Барт прибыл. Он это дело как начал раскручивать, так тут только за голову хвататься. И про древесину вскрылось, и про…
— Я думаю, что не стоит утомлять господина арканолога лишними подробностями, — резко обрубил Барт.
— А? — переспросил маршал. — Ну да, я так и сказал. В общем, теперь я тут за главного. Временно исполняющий обязанности по управлению городом Остолье, во. А господин Барт помогает по мере сил, пока я окончательно в расклад дел не врублюсь.
— Несколько приземлённо, но по сути верно, — поморщившись, подтвердил Барт. — Господин Рассель также забыл упомянуть, что вы теперь по праву являетесь заслуженным жителем Остолья. Это даёт вам право на бесплатный обед и проживание в счёт городской казны в любом из постоялых дворов города. Это помимо записи в городской гроссбух и поминовения при церковных службах, если вы принадлежите к числу верующих.
— А чего я забыл? — встрепенулся Старик. — Ничего я не забыл. И про деньги тоже прекрасно помню. Вот.
С этими словами он выудил из-за пояса туго набитый кошель и бросил его мне на колени. Приятно звякнуло.
— Сотня золотом, как и договаривались. Пересчитывать будешь?
— Поверю на слово, — улыбнулся я.
— Вот и прекрасно, — подытожил Барт. — В таком случае, если у господина арканолога больше нет вопросов, мы, с вашего позволения, откланяемся. У господина Расселя и меня ещё много дел.
Заслышав вкрадчивый и замаскированный, как это обычно и бывает, приказ, Старик начал медленно и с кряхтением подниматься, лязгая доспехами.
— Только один, если позволите, — остановил я их. — Могу я поинтересоваться, чем господин Барт зарабатывает себе на хлеб?
Глаза маршала забегали, однако сам Барт оставался спокоен. Медленным и неторопливым движением он сунул руку за пазуху и с металлическим перезвоном извлёк оттуда серебристый медальон в виде собачьей головы на толстой цепочке.
Я понимающе кивнул.
— Теперь я действительно спокоен. Раз даже у Псов Революции нет ко мне претензий.
— Лично я предпочитаю официальное название, — с улыбкой произнёс законник. — Служба по расследованию преступлений против революции. Но если господину арканологу так будет угодно…
С этими словами они покинули дом. Старик только буркнул на прощание что-то вроде: «Ну, ты поправляйся, я ещё загляну», но я понимал, что не заглянет. Визит лирранского законника, как и почётное, но абсолютно бесполезное звание заслуженного жителя Остолья было явственным сигналом. Забирай свои деньги, вали подальше и не баламуть воду. Мало кто из сильных мира сего хочет признавать свои просчёты, когда дело касается коррупции. И ещё меньшее их число хочет признавать тот факт, что из-за этой самой коррупции они едва не допустили очередной демонический прорыв. А особенно это касалось отныне и навеки веков свободной Лирраны, где и без того хватало проблем с чернокнижниками.
Вечером, когда вернулся Эдвин, я вкратце пересказал ему эту историю, на что он хмуро заметил:
— Можно многое говорить о нынешних властях Лирраны, но один факт не подвергается сомнению. Они ничего не забывают. Помните герцога Лозийского, который переправил бунтовщикам три сотни ружей? Как-то он быстро разбогател сразу после окончания войны, не находите? И если бы в Империи не началась уже собственная междуусобная вражда, таким бы и оставался. А пастора Майнелла, который призывал вешать последователей Грубера на соснах? Нашли и убили в самой Ризе. Революция не забывает ни своих друзей, ни своих врагов. Вопрос только в том, кем она считает вас?
И, улыбнувшись, дополнил.
— В любом случае, можно порадоваться. Вас она, как и многих других, сделала весьма состоятельным человеком.
Глава 4
Когда близилась к концу вторая неделя моего вынужденного отдыха, я понял, что начал уставать от безделья.
Начала покалывать отросшая до неприличных размеров щетина, а патлы постоянно лезли в глаза, из-за чего то и дело приходилось их сдувать. Всё тело ломило от постоянного лежания, организм требовал действия, пробежки, протяжки, хотя бы прогулки на свежем воздухе. Да и однообразие моего досуга начало утомлять. Я вдруг поймал себя на мысли, что устал и от чтения, и от ежедневных разговором с Эдвином. Пусть он и был человеком достаточно образованным, но не единым же образованием себя развлекать. Неожиданно для самого себя я ощутил, что соскучился по работе. Ха, заяви мне это кто-то год назад, когда я брёл по болотам Альбии, сжираемый комарами, я бы рассмеялся ему в лицо.
А ещё очень хотелось пива.
Улучив момент, когда мой собеседник-маг вновь отправился в город по своим неясным делам, я перешёл к решительным действиям. Достал из спрятанной котомки бритву, тщательно выскоблил лицо. Затем сладко потянулся, блаженно кряхтя каждый раз, когда хрустела спина, спустился на второй этаж, потребовал от слуги омлета. Обязательно с ливером. Хозяйка всё бегала вокруг меня, квохтала, что, мол, мастер Эдвин не велит, но я резонно заметил, что какие мои годы. Молодой ещё, заживает, как на собаке. Упоминание о моём юном, по её меркам, возрасте немного примирило генеральшу с моим самоуправством. Как и все старухи, она наделяла прожитые года какой-то едва ли не мистической силой, с помощью которой она могла, словно пророк Молитор, раздвигать моря и сокрушать звуком собственного голоса стены Бабилема.
Расправившись с завтраком, я наскоро собрался, накинул на плечи недавно подаренную Эдвином куртку с меховым подбоем и вышел из дверей моей импровизированной лечебницы. Белый дневной свет тут же ударил по глазам, а порыв холодного воздуха приветливо облизнул гладко выбритые щёки. Я остановился на пороге и, прикрыв глаза, медленно сделал
