Неудачник - Павел Барсов
Больше она не успевает ничего сказать, потому, что её горло оказывается сжато моей ладонью до той степени, что вот-вот раздастся хруст позвонков, а ноги болтаются в воздухе.
— А сама сможешь, как она? — Вижу в её глазах зарождающийся страх.
Она хрипит, силясь что-то сказать, но я уже впиваюсь клыками в её горло. Она выдерживает меньше времени и разражается судорогами и протяжным воем, собравшим в единое все возможные стоны и крики. Бросаю её в кресло не в лучшем состоянии, чем она оставила Ингу. Иду к девушке, поднимаю её на руки и укладываю на кровать. Она молча смотрит на меня сквозь слёзы. Улыбаюсь ей, пытаясь успокоить и ободрить, затем возвращаюсь и усаживаюсь напротив Риты.
— Понравилось двойное удовольствие? — Смотрю в ошалелые глаза.
— В один миг мне показалось, что ты в самом деле хочешь меня прикончить. — Массирует шею. — Что это было, Эд?
— Не люблю, когда специально ломают мои игрушки.
На физиономии мелкой кровопийцы появляется лёгкая улыбочка, созревающая за полторы минуты до гомерического хохота. Когда она прекращает ржать, вытирает слёзы и смотрит ехидно на меня.
— Дарен, из любви к тебе я бы прикончила её сразу. Теперь я буду ждать момента, когда ты больно прижмёшь этой любимой игрушкой палец, чтобы посмотреть на твоё лицо.
Ого. Мою фамилию всуе Рита поминает только в тех случаях, когда все остальные слова перестают отражать уровень её эмоционального состояния. Простым языком, моя фамилия ей заменяет несколько страниц отборного мата на разных языках.
— Проводи свой чёртов ритуал побыстрее, пока опять не облажался. — Если бы я не знал, что в этом здании такого быть не может, я бы поклялся, что посыпалась штукатурка после того, как она закрыла за собой дверь.
— Прости. — Еле слышный шепот был первым, что я услышал, подойдя к кровати.
— За что? — От неожиданности сжимаю её руку сильнее, чем собирался.
— Я не смогла удержаться. — Беспомощно улыбается. — Хотела, чтобы эта сучка обломалась, поняла, что я только твоя.
— Это невозможно. Чем дольше ты будешь сдерживаться, тем сильнее получишь выхлоп потом. Иногда это даже весьма приятно. Но полностью выстоять против укуса вампира не может никто.
— После ритуала она ко мне уже не полезет?
— Полезет обязательно. — Усмехаюсь, зная зловредный характер подруги. — Ритуал в отличие от таблеток не делает твою кровь невкусной для остальных кровососов. А вот для тебя разница будет ощутимой – от других вампиров ни кайфа, ни анестезии, только боль и страх в чистом виде.
— Хороший стимул, —уныло шутит, — попытаться сохранить верность.
9 (516 г.)
Дорогу к деревне Змейка вызвалась показать сама. Пока шли, я расспрашивал про них, больше про Любаву и умение её странное, как меня на тот свет не отпустили.
— Вампиры. Упыри по-местному. — Змейка ничего не скрывала. — Мы можем с человеком на грани смерти поделиться своей кровью и он станет таким же. Вот и ты один из нас теперь. Любава и меня от смерти спасла. Я седьмой год с ними ходила только, а Любаве под сотню годков было. Они с дядькой вдвоём по миру ходили. А я в лес одна вышла и волки на меня напали. Дядька говорил, в последний удар сердца успела меня вернуть.
— Дядька тоже вампир был?
— Нет, он ведуном был. В юности Любаву любил сильно, а она его. — Смахнула слезу. — Её кто оборотил, не ведаю, но когда случилось, она призналась ему, вместе и ушли. За сто лет он совсем древний стал, а она какой была, такой и осталась. Вот и я не расту больше.
— Сколько ж они живут? — Исправляю себя. — Сколько мы живём?
— Дядька говорит, пока не надоест. Десятки жизней прожить можно. — Кривится. — Только кровь пить иногда нужно.
— Почему ж Любава дядьку не оборотила?
— Не ведаю. О том не говорили при мне никогда. Они давно вместе, всё говорено, а другим и знать без надобности. — Шмыгает по-детски носом. — Только сейчас думаю, оборотила бы – живы были бы.
— Кровь пить, говоришь?
— Пока не пьёшь, у тебя сила человеческая и живёшь недолго. А если крови испить, то сила такая, что и богатырям не снилась, и жить сможешь вечно. Только где ж ту кровь взять? Кто по доброй воле даст? — Детская улыбка озаряет её лицо. — Но жить мы можем и на людской пище. Я так живу. А с Любавой дядька по малости делился. Она мне раз испить дала, я испугалась и пробовать больше не стала.
Когда деревня встала перед нами, Змейка остановилась.
— Не могу дальше. Видеть их не хочу. Захочешь меня найти, я возле озера, у Любавы побуду.
С дороги в деревню ведёт сруб большой, чтоб любая телега свободно проходила. Три бруса в обхват, ни ворот ничего больше. Редко где мелькают фигуры, все серые, реже в белом. Иду к старику в кольчужной безрукавке, что сидит на лавке перед домом.
— Пришёл? — Знакомый голос, тот, что сетовал, жалел погибших.
— Пришёл. Скажешь, где убийц сыскать?
— Скажу, только и ты скажи, только по их души али всех в деревне порешишь?
— Только тех, кто виноват в её смерти.
— Ратмиров дом, Кречича, волхва гнездо, вон Поруба хибара. — Показывает и вздыхает. — Я четвёртым с ними был. Стоял, смотрел молча, как жгли её. Так что и меня с ними.
— Меч тогда бери. — Поднимаю оружие.
— Так бей. Не по совести мне меч теперь в руки брать. — Склоняет голову.
— Ты знаешь, кто я?
— Да уж догадываюсь. И кто они были, знаю. Токмо знаю я и то, сколько Любава с дедом люду в деревне вылечили, пока жили здесь.
Дом Поруба, ближний из всех, оказался пустым. Возле большого дома посадника толпа крестьян обступила борющихся мужиков. Один, голый по пояс молодой парень, ловко выворачивался из громадных лапищ мужика постарше в широкой кольчуге. Ещё один воин, помоложе, сидел вдалеке от всех, глядя в поле за деревней.
— Стой.
