Страна Ледяного Ужаса. Странное завещание - Максим Сорокин

и ничем не примечательный туристический рюкзак, грубо скроенный из зеленой парусины, вместилось очень многое: помимо набора выживальщика, состоящего из маленького топорика, лезвие которого мирно дремало в темном чехле, коробки с иголками и нитками, пакета бинтов, железного коробка со спичками и прочего, что могло пригодиться путешественнику, наш любитель приключений умудрился спрятать в недра мешка множество предметов. Там находились фляги с водой, консервы, бумажные пакеты с бутербродами, коими француз собирался пировать во время полета, запивая все крепким чаем из термоса, тоже чудом уместившегося в сей бездонный рюкзак. А игр, что могли скрасить скуку полета, было видимо-невидимо. Сальвадор просто поражался, как его друг смог упрятать столь многое: начиная от шахмат, домино и лото, и заканчивая картами и костями, — в этот небольшой, но столь вместительный рюкзак. Поражался ученый даже сейчас, хотя уже немалое пережил со своим неугомонным другом, и был лучше многих осведомлен о способности француза столь ловко умещать все нужное и ненужное в заплечный рюкзак. Да, желания приключений у Бернара было хоть отбавляй. Француз частенько жалел, что родился слишком поздно и все приключения, преследующие путешественников, да и просто путников пару столетий назад, сейчас куда-то подевались, и жизнь стала в разы скучнее. А скучать Шатильон не любил, поэтому руководствовался правилом, что если приключениям суждено обходить его стороной, то надо брать все в свои руки и самому создавать захватывающие сюжеты. Чем француз и обожал заниматься, таская своего ученого друга по лесам и болотам. Но Сальвадору это отнюдь не было в тягость. Ученый, погруженный в умственную деятельность, просто нуждался в подобного рода отдыхе, приносящем почетному члену академии наук немало радости. Но сейчас Монтеро летел налегке, прихватив с собой лишь саквояж с банкнотами да зимнюю одежду, на которой он и припарковался в позе индуса во время очередной партии в шахматы. Наблюдая за нашими героями в этот момент, я просто не могу не передать той атмосферы, царящей в грузовом отсеке самолёта, набравшего нужную высоту.

Столкновение двух полководцев, схлестнувших свои армии, было просто грандиозным. Фигуры перемещались по доске с виртуозной ловкостью профессиональных стратегов, годами оттачивавших свои боевые знания. Но вот каждый из главнокомандующих, в силу своего характера, придерживался диаметрально противоположной тактики. Спокойный Сальвадор тратил в свой ход много времени, размышлял и прорабатывал разные варианты, вспоминал противодействие различным стратегиям, обдумывал варианты ходов далеко вперед, предполагал шаги оппонента, хладнокровно передвигал свои войска по полю. В моменты, где приходилось жертвовать фигурой ради дальнейшей комбинации, Монтеро задумывался ещё дольше, но после лишь одному ему понятных пасов руками и безумных движений губ ученый с флегматичным видом перемещал фигуру-смертника, отдавая ее под удар. Такая манера игры выводила француза из себя, буквально заставляя горячного Бернара вертеться на месте и постоянно поторапливать своего оппонента. Шатильон был быстр, решителен и бесстрашен. Он, словно в самом деле командующий армией, проводил стремительные фланговые атаки, неожиданные ходы и странные тактики, сбивающие и так чересчур сосредоточенного на четкости выполнения своих задумок испанца. Долго думать Шатильон не мог, все идеи приходили ему быстро и исполнялись незамедлительно, ставя противника в тупик неожиданными действиями. Бернар проводил горячные размены фигурами. Часто выходил из них победителем лишь вследствие того, что расчетливый Сальвадор предпочитал не ввязываться в стремительные дуэли, стараясь действовать аккуратно и не терять бойцов. На доске разворачивалась нешуточная битва эмоций, характеров и тактик. По лицу Сальвадора в момент битвы практически ничего нельзя было прочитать, ведь каждая его морщинка и ямочка выражали лишь безмолвное напряжение и недюжую работу аналитического аппарата. Совсем редко по его губам могла проскользнуть тень улыбки, или в глазах на долю секунды мог загореться отблеск упущенной возможности. Бернар, напротив, не стеснялся выражать обуреваемые им эмоции не только мимикой, но и широкими отрывистыми жестами. Нередко во время сражения были слышны его возгласы, наполненные нотками триумфа, которые подкреплялись подбрасыванием поверженной фигуры врага в воздух, или злобы, когда Сальвадору все же удавалось перехитрить его. Но холодный расчёт и четкая выверенность в купе с богатым опытом и знаниями часто брали верх над горячностью и решительностью, что досаждало нашему французу, обожающему побеждать своего ученого друга. Вот и эта партия разрешилась тем, что Бернар, закрыв лицо руками, со стоном отвернулся от доски, на которой проходила казнь короля его армии. Улыбающийся Сальвадор возглашал:

— На гильотину военного преступника, командующего темным войском наемных головорезов!

Француз, хоть и не могущий удержаться от смешка, с горечью в голосе театрально вторил:

— Умираю, но не сдаюсь! Принять погибель от рук разбойников, первыми напавших на мое праведное войско, люди сочтут за великий подвиг. Тем более мне удалось прикончить большую часть этой грязной шайки в обманчиво белых доспехах!

После подобной финальной сцены даже ученый не сдержал улыбку. А Бернар, через пару минут забывший о досадном поражении, уже предлагал сыграть в карты, фортуна в которых была благосклонна как раз таки везучему наследнику. Но ученый предпочел отказаться от партии, изъявив желание вздремнуть часик-другой. Француз, фыркнув, устремил руки в заранее выложенный сверток с едой, и, деловито нахохлившись, сообщил, что спящих на посту кормить не следует, и поэтому его друг может не рассчитывать на вкуснейшие круассаны и громадные бутерброды, состряпанные самим Бернаром. Рассмеявшись, Монтеро предупредил любителя приключений, чтоб тот не лопнул, уминая все в одиночку, и попросил не шуметь, пока он наведет порядок в царстве снов. Ответ испанцу разобрать не удалось, ведь чавкающий большим бутербродом Бернар смог промычать лишь что-то чересчур неразборчивое. Устроившись на мягком мешке и укрывшись теплым шерстяным пледом, Сальвадор закрыл глаза и погрузился в задумчивую негу. Последним, что видел ученый, был его друг, аккуратно наливающий себе крепкий, как его называл сам Шатильон, морской чай. Монтеро знал, что Бернар обязательно оставит ему пару вкусностей, несмотря на все свои колкости и ехидства, поэтому голодным на ту сторону океана Сальвадору попасть будет не суждено. Поток мыслей унес физика далеко, туда, в Канаду, обгоняя самолет гениального конструктора в десятки раз. Их рой, преследующий ученого последние пару дней, не позволил Сальвадору быстро заснуть. Физик по своей завсегдатай привычке старался структурировать и отдельно обдумывать каждую из навалившихся на него задач, но они имели иное мнение на этот счет, накатывали на Сальвадора волнами, все больше и больше путая его в своих предположениях. Сначала свалившееся на его друга наследство, потом сложный вопрос с академией, а завершал этот тяжелый список самый сложный вопрос, над разрешением которого Монтеро провел не один час. Отказ наследников. Но все теории, приходящие на ум