Юрий Никитин - Уши в трубочку

Торкесса промолчала, а я, чтобы не казаться невежливой парой, спросил у соседа вежливо:

– И как вам полет? Многие сейчас предпочитают поезда. Говорят, безопаснее.

Он скосил глаза, чтобы из-за высокого подзатыльника лучше видеть мое лицо, рассыпался в доверительном смехе:

– Наш рейс – самый безопасный!..

– А всякие там террористы? – спросил я. – Только о них и слышно. И все с бомбами!

Он засмеялся еще заливистее, сообщил шепотом:

– По теории вероятности бомбу подкладывают в каждый стотысячный самолет. Я летаю не каждый день, что значит вероятность попасть именно в такой самолет вообще стомиллионная!.. А скажите, какова вероятность, что на одном и том же самолете окажутся две бомбы? Вообще стотысячтриллионная!.. Так что все в порядке, уверяю вас. Я всегда вожу с собой бомбу, тяжело, правда, зато летаю спокойно.

Я пролепетал обалдело:

– Да… что-то в этой логике есть…

Глава 7

Торкесса отвернулась к окну, я рассеянно посматривал по сторонам, а мой сосед с другой стороны, через узкий проход, полный мужик с розовым лицом, начал медленно зеленеть, лоб покрылся испариной, мелкими капельками пота, что выросли до размеров виноградин. Я посматривал сочувствующе, мужик совсем плох, начинает дергаться, такой если блеванет, то и меня достанет, я сказал сочувствующе:

– Да вы успокойтесь, успокойтесь… Ничего страшного. Видите, у вас над головой кнопочка?

Он прохрипел:

– Ну и че?

– Нажмите, – посоветовал я.

– И че?

– У стюардессы в ее кабине загорится лампочка…

Он прохрипел люто:

– Мать ее… мне плохо, мне гадко, сейчас сблевану, а она, мать ее, сама себе лампочку зажечь не может? Ну, Аэрофлот, ну порядочки… Щас я им всем морды начищу…

Он сорвался с места и, пошатываясь, направился к пилотской кабине. Я покачал головой, спросил у торкессы:

– Не тошнит?

– Тошнит, – ответила она сердито. – Но полет здесь ни при чем.

От пилотской кабины раздался шум, раздраженные голоса, потом щелкнуло, все в салоне услышали частое дыхание, шум борьбы, затем сдавленный голос пилота:

– Говорит борт триста семидесятый. Мы захвачены террористами… Требуют изменить курс на Эмпайр стейтс билдинг.

После паузы раздался беспечный голос:

– Говорит диспетчер Шереметьево-два. Щас проверим, никуда не уходите, хорошо?.. Та-а-ак, согласно таможенной декларации на ваш самолет пронесли девяносто семь килограммов тротила. Мы еще подумали, на хрена им столько?

Торкесса прошептала:

– Надо узнать, куда требуют изменить курс! Вдруг этот Эмпайр стейтс ближе, чем Хитроу?

– Дура, – сказал я, – это вообще в другой стране. Хорошо бы, конечно, чтобы самолет повалил их небоскребы, но тогда не попасть в Англию… Черт, мы сейчас не над Украиной?

– А что такое?

– Да так, – ответил я хмуро. – Впрочем, американские самолеты и российские ракеты тоже созданы друг для друга… Ну что за экстримная жизнь! Нам только над Австралией безопасно. Да и то вдруг страусы на гнездование полетят…

Сосед впереди меня начал медленно зеленеть, пальцы нервно забарабанили по крышке чемоданчика. Я наклонился вперед, прошептал негромко:

– А жизнь-то вне всякой логики…

– Не понимаю, – ответил он потрясенно, – ведь одна же стотысячтриллионная…

– А вероятность жизни на Земле, – ответил я, – вообще одна стоундециллионная… Даже гугольная! Оттуда все и пошло. Кстати, видите, как реагируют пассажиры? Посмеиваются. Опять, значит, шуточки экипажа…

Торкесса нервно завозилась, сказала тихо:

– Мне нужно в туалет.

– Терпи, – посоветовал я хмуро. – Все туалеты заняты.

– Да в этом самолете их в десять раз больше, чем было раньше!

Я покачал головой:

– Ты все еще не знаешь, зачем в самолетах и поездах туалеты? Темнота… Уже по всему миру эти клубы экстримного секса. Любители кто в туалетах, на эскалаторах, в лифтах… С учетом роста подобных экстремалов часть площадей приходится отдавать под новые кабинки.

У торкессы от любопытства загорелись глаза, я намотал себе на ус, давненько не бывала на Земле, такую новость запомнила бы в первую очередь, но сейчас сосредоточился на проблеме, как же все-таки попасть в такую близкую Англию, ведь через океан лететь, а потом обратно – влом, да и грохнут нас по дороге, если пролетим вблизи Украины…

Самолет вроде бы качнулся, его тряхнуло. В салоне раздался женский плач.

– Эх, – сказал я тоскливо, – почему самолеты не

делают из того же материала, что и черные ящики для них?

Торкесса смотрела на меня широко распахнутыми глазами.

– Дорогой, а ведь в самом деле…

– А теперь вот объявят в аэропорту: «Хотел совершить посадку самолет, выполнявший рейс 370-й…» Это про нас, значитца. Ладно, сиди, сам открою.

Я поднялся, пошел к пилотской кабине. Пассажиры провожали меня заинтересованно-встревоженными взглядами. Я чувствовал, как по спине пробежала большая холодная ящерица. Лапы мерзкие, так и леденят кожу, а дальше холод проникает во внутренности. Страшновато, если говорить без выкрутасов. А если еще проще, поджилки трясутся, хоть я и герой. Герою не всегда везет, ведь не проломилась же почему-то проклятая стена.

Кабина приближалась неровными толчками. Я вытащил пистолет, ухватил за дверную ручку и дернул. В кабине трое летчиков, а мой бывший сосед расположился в крайнем кресле, в руке небольшой баллончик. Резко обернулся, дуло моего пистолета взглянуло ему прямо в переносицу.

Он сказал быстро:

– Не дури. Стоит мне отпустить палец, этот газ положит всех.

– Не бреши, – сказал я. – Это нехорошо.

Пилоты съежились, один только осмелился умоляюще покоситься в мою сторону. Я улыбнулся ему ободряюще, точнее прицелился в террориста.

– А теперь положи этот баллончик на пол!.. Только очень медленно.

Он пожал плечами:

– Как скажешь.

Медленно наклонился, опустил на пол, выпрямился, в черных глазах торжество. Красная кнопка, которую раньше вжимал, приподнялась, открывая отверстие, оттуда тугой струйкой ударил зеленоватый дым.

– Чтоб ты сдох, – пожелал я.

Дым быстро заполнял кабину, я поспешно отступил, держа его на прицеле, нащупал дверь и выскользнул, тут же заперев ее с этой стороны. Торкесса уже здесь, спросила жадно:

– Ну как?

– Все правой, – ответил я.

Она кивнула на кабину:

– А террорист?

– Скоро узнаем.

Выждав малость, я приоткрыл, дверь, готовый захлопнуть при малейшей опасности. Дым уже рассеялся, кондишен все-таки работает, однако все трое пилотов спят мертвецки, как и террорист, словно набрались по случаю Дня пилота. Торкесса подпрыгивала за моей спиной, заглядывала через мое плечо.