Возвращение (СИ) - Галина Дмитриевна Гончарова
Так что вздохнула Устя — и пошла дальше.
Матушка-Жива, что делать-то?
А может, то и делать?
Пойти в святилище матушки, в ноги волхве кинуться. Попросить, чтобы ее родным весточку дали, а самой подождать.
Так-то и батюшка поймет. Куда ж ей еще бежать было?
А потом и наново приехать можно, поблагодарить. Почему ж нет?
Святилище. А где оно?
Устя прислушалась к себе. Огонек под сердцем горел ровно и спокойно. И тянуло ее... да, вот туда. Налево. И не так уж это далеко. Может, час ходьбы от реки, может, полтора.
Устя посмотрела на Ладогу, коснулась поверхности воды рукой.
— Благодарствую, государыня Ладога.
Напилась на прощание — да и повернула к святилищу. Туда-то хоть какой приходи, все равно ее примут. И не попрекнут, и не выдадут, и никому ничего не расскажут.
Да, только в святилище.
Река с материнской лаской смотрела вслед юной волхве.
Хорошая девочка. Уважительная....
* * *
Хорь бессильно матерился такими черными словами, что с елок шишки падали. Белки — и те краснели, удирали, хвосты распушив.
Было, было отчего ругаться.
Проклятый медведь!
Пришел, задрал трех лошадей, остальные сами удрали. Поди их, поймай в ночном лесу!
Двое ребят из ватаги ранены, один убит. Да это ладно бы, и до Ладоги тут недалеко, и новых шпыней набрать можно, чай, не самоцветы бесценные.
А вот девка сбежавшая...
Вот где урон-то!
Не будет девки — и денег не будет. И новых людей нанять будет не на что.
А когда еще заказчик осерчает... а это будет, и к гадалке не ходи. Ему девку обещали, а что он получит? Шиш с медведем?
Ой, беда будет!
Дураком Хорь отродясь не был. И что с ним сделают понимал. А что тогда?
А чего тут!
Деньги у него есть, задаток он взял. Надобно дождаться человечка, которого он к заказчику послал. Забрать у него полученное — и бежать отсюда. Бежать и снова бежать.
И не останавливаться.
Велика Росса, да и не сможет заказчик его в розыск объявить. Нет у него той власти.
Бежать.
Но как она сбежала-то, стерва? С медведем договорилась, что ли? Не верил Хорь в старые сказочки, вот и про волхву не подумал, и про кровь старую. Да и к чему оно наемнику? Все одно голову сложит, не сейчас, так позднее. Ему важнее ноги унести.
Так Хорь и сделал.
* * *
Устя медленно шла по лесу.
Сила волхвы постепенно угасала. Направление она чуяла, а вот ходить по лесу не умела. Не учили ее этому, а ведь наука целая, сложная. За ягодой идти — и то умение надобно, а откуда оно у Устиньи? Рассказывали бабы в монастыре, была там одна, у которой муж — охотник, но ведь слушать и делать — это разное. Так что Устинья уже и ногу несколько раз подвернула, и в какую-то гадкую паутину головой влезла, и гнездо на себя уронила... откуда только взялось!
А еще вымокла насквозь, промерзла и устала.
Сейчас она почти ползла. На упрямстве, на стиснутых зубах делала шаг за шагом.
А вот не будет татям радости! Не поймают они ее! Не допустит!
И когда начались первые березы, Устя даже не сразу себе поверила. Ткнулась лицом в белесую кору, потерлась щекой, чудом нос не ободрав.
— Дошла...
— Ну, здравствуй, волхва.
Хозяйку рощи сложно было не узнать. Стоит она, почти сливаясь белым платьем своим с березами, и волосы зеленцой отливают. А глаза глубокие, бездонные...
Старая? Молодая?
Она вне возраста...
Устя где стояла, там по березе и сползла.
— Помоги, сестрица! Ради Живы-матушки!
Волхва и колебаться не стала. Оказалась рядом, Устю на ноги вздернула, плечо подставила.
— Пойдем, Устенька. Расскажешь, что за беда у тебя приключилась.
Устя хлюпнула носом — и пошла рядом с волхвой, подозревая, что ее злоключения закончились.
Хоть сегодня...
Хоть ненадолго...
Ей бы взвара горячего, с медом, да ноги попарить, да носки теплые. И мокрую одежду снять. А потом... потом она с чем угодно справится!
* * *
— Илюшенька, беда у нас!
— Матушка, что случилось?
— Устенька пропала!
— Устя? — с Ильи и усталость слетела, куда и что девалось?
Боярыня только всхлипнула.
— Пошла на торжище — и не вернууууулась.
Илья почесал в затылке.
А что делать-то?
— Стража?
— Илюша, да что ты! Тихо все делать надобно! Отбор же...
Про отбор боярич знал. И понимал, случись хоть какой шум, хоть какой ущерб репутации, и Устинью никуда не позовут. Так нельзя.
А что можно?
Стражникам заплатить?
Людей на улицы отправить, про Устю расспрашивать?
Так что холопы-то смогут?
Тут решать что-то надобно, а что?
— А батюшка что сказал?
Евдокия Фёдоровна замялась.
Сказать, что супруг напился, чтобы не решать ничего? Что сказать-то?
Илья и сам понял.
— Матушка, может, сказать, что не Устя, а Ксюха пропала? Ее и поискать? Чай, схожи они?
— А коли не найдется Устинья? Ведь и такое быть может? Обеих опозорить?
— Найдется!
Евдокия Фёдоровна в пол смотрела, глаза прятала.
— Мам, ну что ты...
— Боюсь я за нее, Илюшенька. Устя хоть и не скажет, но беда рядом с ней ходит, неуж ты не понимаешь?
— Маменька...
— Отец ведь тебе рассказывал. И про боярина Раенского, и про государыню...
Рассказывал. Только вот у Ильи оно сильно в уме и не держалось.
Тут же царица!
Мариночка!
Глаза черные, волосы шелковые, губы ласковые... о чем вы? Какая сестра?
— Матушка, да не о том я...
Глупостей Илья наговорить не успел. Зашумели во дворе. Илья и выглянул.
Вот первый раз был он так удивлен.
Стоит посреди двора подросток, в простой рубахе домотканной, в портах некрашеных, светлые волосы тесьмой перетянуты. И грамотку протягивает.
— Поздорову ли, боярин? Алексей Заболоцкий?
— Илья я... - удивился боярич.
— Грамотка для боярина у меня. И весточка. Когда дозволишь молвить...
— Дозволяю, — растерялся Илья. — Сюда иди, чего уши чужие радовать?
Парень и пошел. Подал грамотку, и уже тише, только для ушей боярича и боярыни.
— Боярышня, Устинья Фёдоровна, челом бьет. Просит приехать за ней, да платье какое привезти. Сама она домой идти боится.
Боярыня ахнула.
— Жива моя доченька?
— Я в Рощу продукты ношу, ну и так, попросят чего, — просто сказал мальчишка. — Боярышня незадолго до рассвета пришла, попросилась к нам. Волхва ее пустила, а мне приказали грамотку на подворье отнести, да сделать все по-тихому.
Илья выдохнул.
— Матушка, поеду я за Устей? Сейчас колымагу заложим, а ты пока одежду собери, и поблагодарить чем... что там батюшка?
— Сейчас посмотрю я, сынок.
