Из бурных волн - Вал И. Лейн
Я лихорадочно искала на веб-сайтах авиакомпаний ближайшие доступные рейсы во Флориду. Их было много, но в преддверии Дня Благодарения и за такое короткое время все они стоили не менее четырехсот долларов. У меня их просто не было.
Но я кое-что вспомнила. Мамина машина была припаркована снаружи. Я могла доехать на ней. Это будут четырнадцать часов сплошных душевных мук, но я проведу их либо здесь, ничего не делая, либо в дороге, выполняя миссию по спасению дорогих мне людей.
Но как все это объяснить папе? Я бы выглядела бессердечной, если бы внезапно встала и уехала прямо перед Днем Благодарения, когда мама в больнице. Но разве у меня был выбор? Обидеть папу было единственным выходом. Возможно, я никогда не смогу этого объяснить, но сейчас я должна была заставить его поверить, что я все еще не простила ее.
Не думала, что смогу сделать это лицом к лицу. У меня все равно не было времени. Натянув джинсы, ботинки и накинув легкую куртку, направилась прямиком к миске у двери, где лежали нетронутые мамины ключи. Я взяла их, повертела в руках, вышла на улицу и заперла за собой дверь. Глубоко вдохнув свежий осенний воздух, плюхнулась на сиденье ее серого седана.
Я хотела позвонить папе, но побоялась, что он меня отговорит. Знала, что он заедет за мной позже, и я скажу ему об этом раньше, так что мой отъезд его не удивит. Но, по крайней мере, сначала я должна была уехать из Озарка. Мне нужно было оказаться достаточно далеко, чтобы не повернуть назад. На этот раз я должна проявить храбрость и не обращать внимания на последствия.
Руль под ладонями стал скользким от пота, а сердце стучало в ушах, как военный барабан. Я почувствовала слабость. Я ничего не ела, но если бы поела, меня бы вырвало. В течение следующих пятнадцати минут я пыталась собраться с духом, чтобы позвонить отцу. Каждый раз, когда тянулась к телефону, я паниковала и откладывала звонок.
Еще пять минут.
Но потом пять минут превратились в тридцать пять. Я уже ехала по шоссе между штатами, направляясь на юг. Я могла представить расстроенное выражение лица отца. Это омрачит его мир. Когда он написал мне, чтобы спросить, проснулась ли я, я поняла, что пришло время. Я позвонила.
— Папа, — начала я, пытаясь унять дрожь в голосе. — Я не сплю. Но не приходи за мной сегодня. Мне нужно ненадолго уехать. Я взяла мамину машину.
— Что ты имеешь в виду, Трина? — В его голосе послышалась легкая паника. — Куда ты направляешься?
— Мне нужно кое-что сделать в Константине.
— Ты возвращаешься во Флориду? Прямо сейчас?
— Да… — Я проглотила комок в горле. — Да, потому что я не могу продолжать смотреть на маму такой, какая она сейчас. Она сама сделала этот выбор, и я устала от того, что мне всегда причиняют боль. — У меня защемило в груди, когда я выдавила из себя ложь.
— Я… я думал, с тобой все в порядке. Ты только что говорила о приготовлении ужина на День Благодарения.
— Да, это потому, что я пыталась сделать тебя счастливым. Но я устала скрывать свои чувства. Мне просто нужно уехать на некоторое время. Я вернусь, не волнуйся.
— Трина, это серьезно. Твоей маме не становится лучше. Она сильно пострадала и…
— Мне все равно, папа. — Я изо всех сил старалась не расплакаться. Мои слова прозвучали как яд. — Ну вот. Как я и сказала. Это всегда было связано с мамой. В нашей семье все всегда было связано с мамой. Я с этим смирилась.
Для отца было необычно лишиться дара речи, но он ничего не сказал. Я знала, что только что уничтожила его. Если бы попыталась произнести еще хоть слово, слезы хлынули бы потоком. Поэтому я повесила трубку.
Я позволила себе в утешение поплакать, стараясь, чтобы слезы не слишком затуманили зрение, пока я ехала по автостраде. Небо было затянуто тучами, что еще больше омрачило мой настрой. Это был долгий путь, и я не была до конца уверена, что ждет меня в конце его.
Я добралась до Константина через несколько часов после наступления темноты. Преодолевая усталость от долгой поездки, припарковалась у пирса, надеясь, что еще не слишком поздно найти Майло в последний раз. Я должна была рассказать ему все. О шкатулке, дневнике и Корделии. Возможно, он уже знал. Но он хотел дать мне шанс узнать это самой, и я была благодарна ему за это. Если бы не он, я бы так и не узнала, от чего спасаю маму. Я бы даже не узнала, что мама нуждается в спасении. По крайней мере, за это я была перед ним в большом долгу. Я освобожу его, даже если он думал, что больше не хочет этого. Я сниму с него проклятие и позволю ему отдохнуть. Но я, по крайней мере, хотела получить шанс попрощаться с ним.
Я стояла на пирсе одна, обхватив себя руками, чтобы согреться. Морской воздух был пронизывающе холодным, а волны внизу были неспокойными, будто на море надвигался шторм. Повинуясь какому-то инстинкту, который у меня выработался, я каждые несколько мгновений проверяла, на месте ли мое ожерелье. Если бы я не попробовала это раньше, то выбросила бы его в океан, но вспомнила, что сказал Майло. Его нужно было вернуть на глубину, что бы это ни значило. Очевидно, что просто опустить его в воду было не лучшим решением, как мы поняли в ту ночь, когда он отбился от Беллами.
Был высокий прилив, и неспокойная вода слишком опасна, чтобы пытаться спуститься вниз и вырезать звезду на столбах пирса. Я не знала, как сообщить Майло, что я здесь. Но мне нужно было отдать ему ожерелье. Мне нужно было умолять его позволить мне снять проклятие. Мне нужно было, чтобы он снова захотел умереть. Мне нужно было спасти его, хотя мое сердце разрывалось от этой мысли.
Словно по какому-то странному волшебству, в моей голове зазвучала навязчиво знакомая мелодия. Я последовала за ней, напевая вслух слова в тумане темного моря. Навстречу ветру, когда волны вздымались, а звезды исчезали, я пела эту странную песню на мотив колыбельной моей матери. Песня Сирены.
На берегу моря встретимся еще раз,
При свете луны люби и оставь,
С