Из бурных волн - Вал И. Лейн
Я столкнулась с трудностями при расшифровке неразборчивых слов из-за очевидных пятен от слез по всей странице…
… и как же я буду жить дальше без нее? Отец не слушает меня так, как мама. Он никогда не понимает. И я знаю, что меня бы наказали за эти слова, но иногда мне кажется, что наша семья проклята. Или, может быть, мы прогневали Бога за что-то, и он наказывает нас. Я не знаю, но не хочу, чтобы это случилось со мной. Но клянусь, что погибну, сражаясь.
Пока, мама. Я никогда не сниму твое ожерелье, чтобы всегда быть рядом с тобой.
Я люблю тебя до глубины души.
Нельда
Мое сердце чуть не остановилось, и мне потребовалось время, чтобы прийти в себя, прежде чем прочесть это снова. После трех перечитываний я задрожала всем телом, прекрасно понимая, что здесь замешано что-то темное, и, судя по всему, это продолжалось уже долгое время. Одна строчка снова и снова звучала у меня в голове, как жуткие церковные колокола. Хотя я и сама в это уже поверила, при виде написанного по телу пробежали мурашки.
«Я верю, что наша семья проклята».
Я прокручивала эти слова в голове, впитывая их, остановившись на одном конкретном слове, от которого, казалось, не могла избавиться последние несколько недель, — «проклята».
Судя по всему, ни один из моих предков не имел ни малейшего понятия или даже упоминания о том, как использовать это ожерелье. Знали ли они вообще, что это такое? Откуда оно вообще взялось? Неужели мне тоже суждено умереть от собственной глупой руки, прожив всего полжизни, страдая от все усиливающихся галлюцинаций? Я перевернулась на другой бок, полностью побежденная. Было три часа ночи. Мне хотелось, чтобы Майло был рядом со мной, как в ту ночь, когда мы планировали ограбление. Я не смогла сдержать слез, даже когда крепко зажмурила глаза. Я была бессильна уберечь себя от потери всего — моей мамы, Майло и, в конце концов, даже самой себя. Наши судьбы были предрешены, и, как и у всех до меня, я ничего не могла с этим поделать.
Когда я проснулась, рассвет только-только проглядывал. Как и небо, мой разум стал яснее. Я могла думать. Я глубоко вздохнула.
Окруженная разбросанными бумагами, блокнотом и дневником, все еще открытым на последней странице, я медленно села. Письмо, которое я распечатанное, подписанное «Г», лежало прямо у меня на коленях. Протирая заспанные глаза, я напряглась, чтобы прочитать его в последний раз, с новым интересом и способностью мыслить немного яснее. Оно было датировано 1796 годом, и это была самая старая запись, которую мне удалось найти, если не считать даты рождения Марины Сэмюэлс, которой было адресовано письмо.
Когда я внимательно изучала страницу, то заметила зернистую текстуру вокруг подписи, которой раньше не замечала. Подпись была очень неровной и едва заметной, но в названии было нечто большее, чем то, что я смогла увидеть на первый взгляд.
Заинтригованная, я вернулась к PDF-файлу письма на ноутбуке и увеличила подпись. Там определенно было что-то еще, поэтому я увеличила область подписи и перепечатала. После печати надписи на бумаге стали еще более заметными, чем на экране компьютера.
Присмотревшись, я поняла, что не смогу разобрать название полностью невооруженным глазом, и решила воспользоваться одной из своих микро-кисточек, чтобы растушевать тени, оставшиеся от подписи. Как я уже много раз делала раньше, я обмакнула кисть в немного воды, будто собиралась добавить несколько конечных деталей к акварельной картине.
Когда каждый маленький изгиб букв стал более четким, я почувствовала, как ледяной холод пробежал по моим венам. Я поняла, что «Г» — это вовсе не «Г», а скорее «К» соединенная со строчной буквой «o». Пробел, за которым следует «д». Там были две пропущенные буквы, которые полностью стерлись, так что мне пришлось дополнять их своими догадками. Но я проследила за едва заметным рисунком последних нескольких букв, изо всех сил стараясь, чтобы мои дергающиеся пальцы не дрожали от напряжения. Я следила пристальным взглядом за тем, как подпись медленно обретает форму под кончиком кисти. Когда я воспроизвела последнюю гласную единственного слова, у меня внутри все перевернулось, а в груди что-то сжалось. Я забыла, как дышать. Комната закачалась, будто я снова оказалась на корабле, и меня подбрасывало течением. Я не могла оторвать взгляда от конечного продукта, от подписи, которую я написала.
Ко…д…лия.
Нетрудно было догадаться о двух пропущенных буквах посередине. Я добавила их в соответствии с очевидным, затем недоверчиво уставилась на имя на странице: Корделия.
35. Покинуть корабль
Хорошо, что я сидела на кровати, потому что, если бы стояла, то пошатнулась бы от шока. В моей голове пронеслись все возможные оправдания, чтобы убедить меня, что я ошибаюсь. Это имя могло быть каким угодно другим. Возможно, я просто неправильно обвела его. Возможно, я видела то, чего там не было.
Но что-то в моей душе подсказывало, что, напротив, это имело смысл. По какой-то причине, каким-то образом, проклятие, обрушившееся на Вальдеса и его команду, и проклятие, обрушившееся на мою семью, были одним целым. Я все еще не совсем понимала, почему и как. Я только поняла, что все началось с одной мстительной русалки, которая вполне могла быть моей седьмой прабабушкой.
Но в одном я была абсолютно уверена: сейчас у меня появилась причина разрушить проклятие Вальдеса больше, чем когда-либо. Это и мое проклятие тоже. Это единственный способ спасти всех, кто был мне дорог. Если я этого не сделаю, их всех продолжит постигать та же участь, которая повторяется над ними веками.
И если мама собиралась выжить, я не могла больше терять времени. К черту День Благодарения. Он все равно уже прошел. Я должна была вернуться в Константин. Я должна была собраться с мыслями и разрушить проклятие, не важно, насколько сильно это разобьет мне сердце, если я позволю Майло уйти навсегда. Я должна была освободить его измученную душу. И должна была спасти маму от нее самой и от ее снов.
Только одна проблема стояла на моем пути. У меня не было возможности вернуться в Константин. Билет
