Светлана Крушина - Голос дороги

— Тогда пеняй на себя.

— Чем я вам помешал-то? Места, что ли, мало? Куска хлеба я вас лишил? Обеднели из-за меня?

— Поговори еще, — заворчал седой. — Тарнис, хорош с ним болтать. Отведи к воротам и дай пинка для ускорения. Пусть летит. И учти, малый, увидят тебя здесь снова — мало не покажется.

Грэм понял, что его действительно прямо сейчас выставят из города, не позволив даже забрать немногочисленные вещи и деньги из тайника на складах. Он вздернул подбородок, вжался в стену и заявил:

— Никуда я не уйду.

— А кто тебя спрашивает? — усмехнулся Тарнис.

И тут снова заговорила девушка, про которую все, казалось, забыли. Она повернулась к седому и начала что-то говорить ему убедительным тоном по-самистрянски, короткими фразами. Седой нахмурил косматые брови, но слушал внимательно, повернув к ней голову (хотя и не спуская одного глаза с Грэма). Тарнис ухмылялся. Грэм неотрывно смотрел на девушку. Он разбирал в среднем одно слово из двадцати, но этого было достаточно, чтобы понять — решается его судьба. К тому же, девушка была симпатичной, смотреть на нее было приятно, да и она на него поглядывала вовсе не с пустым равнодушием.

В ответ на тираду девушки седой резко мотнул головой и решительно сказал по-самистрянски: "Нет, Марьяна." Девушка подошла ближе, взяла его за локоть и принялась увещевать снова. Грэм смотрел на нее, не отрываясь, и чувствовал что-то вроде легкого головокружения. За два года каторги он не видел ни одной женщины, а до этого и сразу после у него как-то не было времени о них подумать. Теперь же перед ним была девушка, настоящая девушка, с длинными волосами и нежной кожей, в настоящем длинном платье, почти такая же, как те юные дворянки, что строили ему глазки в доме его отца. Но тогда девчонки его еще не интересовали, разве только в качестве партнеров на охоте, теперь же… ну, скажем, он был очень рад, что видит эту Марьяну, кто бы она там ни была.

— Хорошо, — вдруг резко сказал на всеобщем языке седой, обрывая поток речи девушки. — Пусть будет по-твоему. Хотя мне это и не нравится, учти, — и он бросил Грэму: — Пойдешь с нами.

Стилеты, как по команде, отодвинулись; руки тоже оказались свободны. Уже это было неплохо, но просто так повиноваться Грэм не желал, хотя и понял, что из города его теперь не выставят. Поэтому он зло спросил:

— Куда это?

— Долго рассказывать. Сказано тебе — пойдем.

— Вот уж нет, — заупрямился Грэм и еще сильнее вжался в стену. — Сначала скажите — куда. Не желаю тащиться за вами, словно овца на веревке.

Седой потерял терпение и вскинул руку, желая ударить Грэма, и тот, оскалившись, стремительно пригнулся. Но тут между ними встала Марьяна.

— Не надо, — негромко сказала она сразу обоим. Повернулась к Грэму и взяла его за руку. На этот раз ее ладонь была не жесткой, а очень мягкой и теплой. Грэм так удивился, что не стал отнимать руку, а девушка все также негромко сказала ему: — Пойдем со мной.

И Грэм послушался.

Вот так, в буквальном смысле за руку, Марьяна и привела его в храм Фекса в Ите. Она же рассказала про Ночную гильдию и сумеречных братьев и предложила вступить в воровской цех. Грэм, долго не раздумывая, согласился.

Седой мужчина, которого звали мастером Арианом, оказался гильдмастером храма Иты — и дядей Марьяны. Ему с первого взгляда не понравился злоязычный молодой чужеземец, но принять Грэма в гильдию все-таки пришлось — мастер Ариан не в силах был отказать в просьбе горячо любимой племяннице, которую растил с детства.

Со временем отношение его к Грэму отнюдь не улучшилось, однако ради племянницы он молчал, сдерживая свои чувства, и только темнел лицом, когда натыкался на юношу в переходах храма или на улицах. Он даже назначил Грэму учителя — им стал Тарнис Тшуул, тот самый зеленоглазый остролицый мужчина, что заламывал ему руки в первый день «знакомства». Тарнис оказался человеком загадочным и лукавым, прозвище Лис ему дали не зря. Он был правой рукой мастера Ариана и лучшим вором в городе. Слава его распространялась далеко за пределы Иты.

В первые же дни Грэм повел себя так, что очень скоро настроил большинство сумеречных братьев против себя. При его появлении только что не плевались. Характер у него изрядно испортился, дерзости и оскорбления так и слетали с языка, он не испытывал ни малейшей благодарности к людям, которые приняли его в свое общество. Он стал жестким и язвительным. Но его терпели, в основном потому, что терпел дядя Марьяны и Тарнис (последний взирал на все выходки Грэма с непонятной полуулыбкой). Если бы не терпимость этих двух людей и не явная симпатия Марьяны, Грэма моментально вышибли бы из гильдии. Он это понимал, но нисколько не расстраивался, поскольку надолго задерживаться в этом милом королевстве не собирался.

По гильдии очень быстро разошелся слух о его недавнем каторжном прошлом. Следы от кандалов трудно было с чем-либо перепутать, а Грэм не пытался их прятать. Он, правда, помалкивал о том, за что попал в каменоломни, да никто и не спрашивал. Подробности пришлось сообщить лишь мастеру Ариану: ему, как главе гильдии, было необходимо знать о своих «подопечных» все. Грэм был уверен, что дальше него эта информация не пошла, мастер Ариан умел держать язык за зубами. Чуть позже о прошлом Грэма узнала и Марьяна. Сумеречные братья нисколько не удивились и не огорчились, обнаружив, что в их ряды затесался бывший каторжник, наверняка находящийся в розыске. Сдавать властям Грэма вроде бы не собирались: во-первых, в меньшей степени, из цеховой солидарности (какой же вор своего собрата-вора сдаст?) и, во-вторых, в гораздо большей степени, опять же из-за молчаливого заступничества мастера Ариана и Тарниса. Стоило, однако, гильдмастеру потерять терпение и только махнуть рукой, как Грэма взяли бы под белы руки и незамедлительно отвели бы в ближайшее святилище Прайоса, в подземные казематы. И цеховая солидарность его не спасла бы. Это Грэм понимал, но кротости это понимание ему не добавляло. Он положил, что если уж все-таки доведет мастера Ариана до точки, то просто сбежит из города, благо порт рядом. В крайнем случае, он решил рискнуть, тайком пробраться в трюм и «зайцем» доехать до материка.

Но немилость гильдмастера Грэму пока не угрожала, и текли дни, заполненные занятиями с Тарнисом. К своему учителю Грэм быстро проникся уважением, хотя так и не смог до конца понять его и ни на грош не доверял (впрочем, он не доверял вообще никому). Тарнис был весьма интересным человеком разнообразных талантов. Он учил Грэма профессиональным премудростям, охотно делился всякими хитростями, видя, что ученик ему достался способный. Пальцы у Грэма всегда были ловкие, и хотя руки и загрубели за два года тяжелой работы, все же они оставались руками аристократа и — как ни странно — вора. Узкие, почти женские ладони, длинные, тонкие и очень гибкие пальцы — это сам по себе был отличный инструмент. Очень скоро Грэм научился виртуозно вскрывать самые сложные замки с помощью отмычек и других подручных предметов, таких как кинжалы, перстни и прочая мелочевка. И приобрел немало полезных навыков помимо этого. Совершенно случайно открылось, что Грэм неплохо фехтует. Тарнис удивился, но не стал задавать лишних вопросов, а предложил позаниматься еще и фехтованием. Грэм всегда любил это занятие и успел соскучиться по звону стали, а потому с радостью согласился. И не зря: от Тарниса, отличного фехтовальщика, он узнал несколько хитрых и действенных приемов.