Анна Оуэн - Стальное зеркало

— Мэтр Эсташ, и здесь, и в Лондинуме достойным людям известно, что я — негодяй, не гнушающийся никакими средствами.

— Вот на это я и надеюсь.

— Вы можете быть в этом уверены.

И не стоит сомневаться в том, что на обратном пути совершенно ничего не случится. Телеги будут ехать куда положено, бочки со сходен не покатятся, мост не проломится, лошадь у встречного всадника не понесет… Мэтр Готье достаточно сообразителен, а выгоду чует за три лиги. Чужую. Свою — за все десять. Был бы другим, неудачливым, не умел бы держать нос по ветру — прогорел бы давным-давно. А подарок в знак добрых намерений он сделал щедрый, щедрее не бывает… и самое забавное, что сам прекрасно знает цену своему подарку. Как и положено удачливому купцу. Хорошо иметь дело с опытными людьми, еще бы они на чужое поле, на котором играть не умеют, не совались — и вообще придраться не к чему.

И теперь более или менее понятно, почему весь этот шум. Они пытались скрыть не какие-то свои действия. Они пытались скрыть сам факт своего существования. Это не родные острова, где такого рода тайный консорциум отделался бы серьезным штрафом за попытку создать себе необъявленные торговые преимущества. Это Аурелия. И внецеховая, внегильдейская структура нарушает закон просто сама по себе. Не положено. А уж политические инициативы… неважно, в чью пользу. Нынешний король — человек не злой и неглупый. Обвинение в государственной измене он на них не навесит, посовестится. Но разогнать разгонит. И каждому по отдельности ошейник наденет. Чтобы не смотрели выше своего положения.

А ведь наверняка эта братия пределами Аурелии не ограничивается… этакая многоглавая гидра, и орлеанская голова — далеко не единственная. Новости о гостях из Равенны они узнали очень быстро. Не только о самих гостях, тут большого ума не надо — проследить, кто там ходит к Хейлзу. О содержании беседы. Естественно, люди короля Тидрека спьяну в кабаке не болтали, зачем их послали в Орлеан. Значит, один из посланцев короля водит близкую дружбу с почтенными негоциантами. Неплохо так… многообещающе.

Но на это я давить пока не буду. Не понял мэтр Эсташ, что он мне сказал — и ладно. Может быть, сам догадается. Думает он быстро. В начале разговора умирать собирался, под конец принялся прикидывать, как он при моей помощи в своей лавочке порядок наводить будет. Это мне нравится. Это я приберу, во всех смыслах. Чингис-хану моему, что ли, подсунуть такого купца? Чтобы сначала испугался, что все — конец ему и его дому, а потом возмечтал Шелковый Путь оседлать?

Такой купец кому угодно пригодится. И мне — в первую очередь. Но с Трогмортоном придется делиться. Ну да ладно, на всех хватит.

— Нас за это убить могут, — говорит Карлотта, глядя на ковер в посольских апартаментах. До ковра близко, дотянуться можно. — Обоих. Ну и пусть!

— Я им убью, — усмехается Жан. — Я им так убью…

Если никто никого не убьет, если будет просто огромный скандал, то это, пожалуй, счастье. Потому что влюбленный кавалер, навестивший фрейлину в ее покоях — это, спору нет, безобразие. За такое изгоняют вон из фрейлин и немедленно выдают замуж… если партия подходящая, конечно, и если опекуны не слишком суровы. Или соблазнителя убивают на дуэли родственники соблазненной, а ее саму срочно выдают замуж за другого, или отправляют в монастырь.

Опекун Карлотты Лезиньян-Корбье — Его Величество король, он на дуэли с Жаном драться не будет, невместно ему. Монастырь? Людовик не жаден, но расчетлив, никакому монастырю он подарок в виде приданого Карлотты не сделает, если не выйдет из себя. А вот замуж… с этого все и так началось, к этому идет, так что терять решительно нечего.

Посему безобразие продолжается. Уже не в апартаментах вдовствующей королевы Марии, а в куда более вызывающем месте. Господь свидетель, Карлотта не любительница подобных забав!.. Ничего тут нет смешного, стыдно и неприлично, такие вещи не терпят посторонних глаз — но ведь некоторым, пока попросту в нос не ткнешь… они же не понимают! Не хотят.

Придумал все это, как ни удивительно, Жан. У него, по его словам, сам собой завелся знакомый в ромском посольстве — хмурый, выцветший пожилой человек, лет сорока. По виду — явный простолюдин, но Жан объяснил, что у ромеев вообще не разберешь, кто из них бывший лавочник, а у кого предки еще при ромской республике золотое кольцо носили. И вот этого знакомого Жан и попросил посодействовать. Объяснил, что влюблен во фрейлину королевы, а встречаться негде. Опасное дело, хоть Жан и не уточнил, что за королева и кто фрейлина, но жанов знакомец, видно, и впрямь хороших кровей оказался, несмотря на внешность — чуть-чуть подумал и согласился.

А что б ему и не согласиться, когда в посольстве — тишь да гладь: все, кроме дежурной прислуги, отбыли смотреть устроенный Его Величеством парад. Известно, когда должны вернуться: часа через три после полудня, да еще на дорогу сколько-то, на разные обстоятельства. Так что часть времени Жан с Карлоттой потратили весьма приятным образом, а когда солнце переползло на западную сторону и колокол пробил трижды, пришлось покинуть уютную комнату ромейского доброжелателя и крадучись пробираться в другую. Три поворота по коридорам, через две приемные. Все пусто, нет никого.

Как их не заметили уже рядом с целью — удивительное дело, невероятное везение. Благодарение строителям дворца, из ниши за пузатым шкафом можно было наблюдать, что творится в полузале, из которой вела дверь в апартаменты герцога Беневентского — и оставаться незамеченными.

Ромейский военный, торчавший там, не слишком-то утруждал себя охраной: то компот попивал и печеньем хрустел, то в окошко глазел, потом вообще достал походный письменный прибор и принялся что-то царапать на листе бумаги с таким задумчивым видом, словно стихи сочинял. Посочинял-посочинял — и отлучился, вышел вон.

— Ох и влетит же ему, — хмуро сказал Жан. — Ладно, нам всем влетит, но ему хоть за дело. Пошли…

А вот в кабинете приятность как-то не задалась. Наверное, слишком уж он походил на владельца. Приехало посольство только в апреле — а вид у помещения такой, будто это бревно жило здесь годами. Даже кресла как-то вытянулись вверх. И вещи стоят в самых неожиданных местах, причем, незаметно так, словно сами там завелись. Ну вот что делает в углу ковра лампа на медном блюдечке?

Нехорошо здесь, неправильно. К счастью, и делать ничего не нужно, для скандала самого присутствия и позы будет достаточно… ну можно еще придать кабинету соответствующий вид, чтоб никому не скучно было. Пока сдвигали мебель, тихо-тихо, пока придумывали, что куда переставить, пока спорили о том, как что истолкуют, не заметили, как вся неловкость прошла и желание оправдать этот разгром появилось… и почти вовремя появилось. Вместе с шагами в коридоре.