Дмитрий Казаков - Истребитель магов

– Ну что? – спросил Иерам у лекаря, которого в последние годы всегда возил в обозе.

– Не знаю, – мрачно проговорил тот. – Можно завязать, лубки наложить и оставить. Есть шанс, что срастется нога, но хромать он все равно будет. Но в этом случае может и заражение начаться. Тогда он умрет. Чтобы этого избежать, надо ногу отрезать. Но в этом случае Харальд станет калекой.

– Да. – Иерам на мгновение замялся, а потом сказал совсем не то, что собирался – Ни в коем случае нельзя резать. Промой рану, вычисти и закрой. Так будет лучше.

Лекарь с некоторым удивлением взглянул на хозяина, но спорить не стал.

– Что же, пусть так, – сказал он и полез в сумку за фляжкой с крепким самогоном.

Вскоре жуткая на вид рана скрылась под слоем чистого полотна. Харальда подняли и положили на одну из телег. В сознание он так и не пришел.

Когда обоз скрылся за поворотом, дорога осталась лежать под жарким летним небом пустынная и скучная. Только темные пятна напоминали о состоявшейся здесь недавно схватке.

Харальд стоял в одиночестве посреди огромного зала. В полутьме по сторонам и вверху угадывались стены и потолок, но видно их не было. Под ногами был каменный пол с искусно выложенным рисунком – переплетающимися линиями черного и зеленого цветов.

Впереди, шагах в двадцати, в оранжевом свете факелов, укрепленных на стене, было хорошо видно продолговатое возвышение из ослепительно-белого камня, украшенное замысловатой резьбой.

Трещала смола в сгорающих факелах, доносился сразу со всех сторон гул множества голосов, тянущих монотонную песню. Харальд попытался вслушаться в нее, но, к собственному удивлению, ничего не понял. Отдельные слова, даже обрывки фраз удавалось ухватывать, но они не проясняли общего смысла.

Пение вызывало непонятный гнев. Хотелось, чтобы оно стихло. Побуждаемый раздражением, Харальд сделал шаг вперед, к возвышению, и тут же глаза поразила ослепительная вспышка. Казалось, что белый камень засиял ярче солнца…

Когда Харальд вновь смог видеть, за возвышением стоял смуглый и носатый человек в высоком головном уборе, наряженный в нелепый балахон зелено-черных цветов. В руке он держал посох, заканчивающийся двумя веточками. Одна была покрыта молодыми листочками, другая же торчала засохшая и мертвая. При виде посоха какое-то воспоминание шевельнулось в душе Харальда, но ничего конкретного он вспомнить не смог.

Человек в балахоне сказал что-то, глядя на Харальда, но слова вновь прозвучали тарабарщиной. На лице носатого появилась досада, он повернулся спиной и коснулся посохом стены.

Поверхность камня заструилась, пошла волнами, точно жидкость, и на ней, к удивлению Харальда, появилась картинка. Словно он смотрел сквозь прорубленное непонятно в чем окошко.

За окошком большая, но темная и бедно обставленная комната. Паутина в углах, покрытая пылью мебель – все признаки запустения. В центре комнаты кровать, и под шерстяным одеялом – изможденный человек с желтым, цвета старого пергамента, лицом.

В глазах пожилой женщины, сидящей на стуле рядом с кроватью, – отчаяние. Дом посетила болезнь. Деньги ушли на лекарей и мелких магов, которые сделать ничего не смогли. Единственное, что осталось, – ждать смерти.

Женщина складывает руки у груди и начинает что-то шептать. На лице её возникает выражение отчаянной надежды. Она просит помощи. Вот только у кого?

Словно в ответ на её просьбу распахивается дверь, входит мужчина. Высокий, ему пришлось нагнуться, чтобы не задеть головой притолоку. В руках у пришельца посох с двумя веточками.

Женщина вскакивает со стула, начинает что-то говорить, но высокий мужчина не слушает. Он подходит к больному и решительным жестом подносит к его груди посох. Веточки на конце посоха шевелятся, и от них начинает исходить золотистое сияние. Оно словно впитывается в тело больного. На его впалых щеках появляется робкий румянец, а закрытые доселе глаза приоткрываются. Губы растягиваются в улыбке.

Картинка пропала мгновенно, словно её и не было, и по залу прокатился мощный и мелодичный звон. Человек в балахоне повернулся к Харальду, вновь заговорил. Но понятнее его речи не стали.

На лице носатого отразилось раздражение, он стукнул кулаком по белому камню, зал озарила вспышка. Пряди света рванулись во все стороны, на миг вырвав из темноты помещение. Оно, как и ожидалось, оказалось огромным, а около стен теснились странные уродливые статуи. Харальд не успел их разглядеть, но и одних очертаний хватило, чтобы по спине пополз холодок…

Когда помещение вновь погрузилось во тьму, человек в черно-зеленом балахоне повернулся к стене и коснулся её посохом. Камень пошел волнами, на серой поверхности появилась новая картинка.

Человек с раздвоенным посохом бредет по улице. На спине его странническая котомка, одежда припорошена дорожной пылью. По сторонам от путника городские дома. Везде грязь, в сточных канавах нечистоты. Навстречу страннику попадаются либо богато одетые люди, чьи лица раздуты от важности, а тела жирны, либо нищие, покрытые язвами, паршой и болячками…

Глазам странника открывается большая площадь. В самой середине её обширный помост, на котором чернеют кресты виселиц. Тела казненных свисают, подобно огромным перезрелым плодам. Исполинскими черными мухами кружит над местом казни воронье…

Чуть в стороне – большое здание, судя по вывеске богатая таверна. Путник с посохом подходит и заглядывает в дверь. Здесь в полном разгаре пир. Столы залиты пивом и жиром. Кое-кто валяется на грязном, заплеванном полу, другого рвет прямо в углу.

Пышнотелую служанку проворно ухватывают волосатые руки, она оказывается в объятиях плешивого широкоплечего толстяка. Девушка пытается вырваться, но тщетно. Плешивец под одобрительные вопли сотрапезников задирает ей юбки.

Лицо странника буквально перекашивает гримаса отвращения. Сердито стуча посохом и ускоряя шаг, он отходит от таверны и идет мимо виселицы. В полутора десятках саженей открывается колодец.

Посох опускается, и с мертвого его навершия начинает струиться серая, едва заметная дымка. Она утекает в пасть колодца, к маслянисто поблескивающей воде. Лицо странника при этом искажается мукой, но он терпит, сжав зубы и прикрыв глаза.

Дым прекращает течь из посоха, человек открывает глаза. Устало сгорбившись, он уходит, а к колодцу приближается женщина. Неспешно орудуя воротом, наполняет ведра.

Вода в них едва заметно дымится ядовитым испарением, точно болото. Подбежавшая рыжая собака лакает из пролившейся лужицы. После нескольких глотков она замирает, глаза её стекленеют. Язык, покрывшийся иссиня-бурыми пятнами, вываливается из пасти. Хрипло подвывая, пес делает несколько шагов и падает. Короткая агония, и все – в грязи лежит собачий труп…