Восстать из Холодных Углей - Роберт Дж. Хейс
Это было не совсем похоже на воспоминания Джинна, которые я впитала через молнию. Тогда это было навязанное мне видение. Я ничего не могла поделать, мне пришлось испытать на себе этот момент, прожить его. Воспоминания, которые я впитывала от мертвых, были другими. Это были впечатления — картинка и запечатленные в ней эмоции. Старый охотник из Леса десяти оставил мне воспоминание о своем отце и о том, как от него пахло древесным дымом и кожей. Терреланская женщина-солдат оставила мне воспоминание о том, как ее первенец поранил палец на ноге и звал свою мать. Один из наемников Иштар поделился со мной воспоминаниями о том, как весь отряд напился в таверне, распевая непристойные песни, и пил до тех пор, пока у них не закрутились усы.
Я поняла, что магия осталась во мне. Стала частью меня. Что бы Железный легион ни сделал со мной и Джозефом, это что-то дало нам обоим. Именно тогда я поняла, что впитала магию. Я называю свою некромантию врожденной, поскольку я была изменена с помощью Источника некромантии, но я поглотила дугошторм и магию, которая его питала. Или, по крайней мере, я поглотила часть шторма. Он все еще был во мне, хотя и настолько уменьшился, что был едва заметен. Мои глаза больше не сверкали, и, заглянув внутрь себя, я смогла найти только тень шторма, воспоминание о нем. Но он не исчез. Как и геомантия, которую я впитала, когда тащила город из-под земли. Хотя магия была в нескольких секундах от того, чтобы убить меня, я каким-то образом сохранила часть ее внутри, достаточную, чтобы двигать своей каменной рукой. Небольшую часть, хотя, я думаю, это было, скорее, из-за слабости и состояния, но у меня осталось достаточно силы, чтобы сжимать и разжимать пальцы. Это дало мне надежду, некоторого рода. Единственную надежду, которая у меня была. Что однажды, если я каким-то образом переживу Красные камеры, я смогу снова полноценно пользоваться своей рукой, даже если никогда больше не смогу ее чувствовать. Рука не исчезла, только изменилась.
Одиночество поглотило мою решимость. Теперь я понимаю, что мне никогда не нравилось быть одной. Я никогда раньше не была одинока. С тех пор, как уехала из Кешина много лет назад. Теперь я была одна. Сссеракис продолжал игнорировать меня, но мой ужас никуда не делся. Я чувствовала его, ощущала исходящий от него холод. Он не исчез, но покинул меня. Это одиночество сломило меня сильнее, чем все, чем когда-либо испытал на мне император. Почти. Это утверждение почти соответствует действительности.
Как долго это продолжалось? Достаточно долго, чтобы мои ногти, сорванные с руки в тот первый день, отросли. Небо, солнце и луны превратились в тускнеющее воспоминание. Моя одежда превратилась в мокрые от пота лохмотья, которые едва прикрывали меня. Достаточно долго, чтобы Император вырвал у меня все свои драгоценные крики, кроме одного. Каждый день он казался разочарованным. Каждый день он не мог найти тот последний крик, и с каждый день это делало его еще более злобным.
Стражи могилы снова проводили меня в камеру пыток. Теперь я знала их имена. Рорк, высокий мужчина с пышными усами. Пиклстен, немногословный человек с редкими зубами. Клюз, самый низкорослый из троих и самый острый на язык. Они больше не шутили на мой счет. Думаю, в какой-то мере я заслужила их уважение. Я никогда не пыталась убежать от них или подраться с ними, в основном потому, что знала — ни к чему хорошему не приведет. Я не пыталась торговаться или угрожать. Я не усложняла их работу. Каждый день я шла навстречу пытке, а в некоторые дни, когда могла, я шла с нее. Это действительно зависело от того, что император делал со мной. Несмотря на пытки, несмотря на шрамы и раны, которые так до конца и не зажили, несмотря на боль и унижение. Несмотря на все это, я выстояла. Сколько времени это продолжалось? Я не знаю. Достаточно долго, чтобы заслужить уважение некоторых из самых закаленных солдат терреланской армии. Достаточно долго, чтобы их насмешливые взгляды сменились жалостливыми. Они пристегнули меня ремнями к креслу, как делали это каждый день, а затем заняли свои позиции. Возможно, они и научились уважать меня, но они все еще были моими похитителями, а я все еще был пленницей, которую будут пытать до неизбежной смерти.
Пытки — тонкое искусство, по крайней мере, так мне говорили те, кто в этом разбирается. Каждый ломается, если есть достаточно времени и боли. Но для того, чтобы вытянуть из кого-то информацию, важно взять от него ровно столько, сколько нужно. Им нужно сдаться, потерять себя и всякую надежду на спасение, но они не могут потерять волю к жизни. Важно оставить их с этим, иначе у них не будет причин давать мучителю то, что он хочет. Конечно, это спорный вопрос, когда целью является не информация. Когда цель состоит в том, чтобы убедить жертву покончить с собой, мучитель может взять столько, сколько захочет, и сделать столько, сколько захочет. Ему нужно только оставить бедной душе достаточно сил, чтобы совершить последний акт освобождения.
Прена, как всегда, вошла в комнату первой. Она потеряла свое положение Первого меча, когда Железный легион захватил Никогде. Теперь она была телохранителем императора, следовала за ним по пятам и была свидетельницей каждого чудовищного поступка, который совершал этот человек. Арас Террелан ворвался следом за ней, его суровое лицо было хмурым.
— Народ беспокоится, Эска, — сказал император. — Так тебя называют твои друзья, верно? У меня недавно был замечательный разговор с этим здоровяком. Надо отдать ему должное, он сопротивлялся, но в какой-то момент во время всех этих криков у него развязался язык. О, сколько всего он мне о тебе рассказал.
Более молодая я прокляла бы Хардта за предательство, за то, что он раскрыл мои секреты злейшему из моих врагов. Я больше не была той юной глупой девчонкой. «У тебя есть я. Отпусти Хардта». Я не стала напрягаться, пытаясь освободиться от пут, в этом просто не было смысла.
Император усмехнулся. «У меня есть вы оба. Я не вижу причин отпускать кого-либо из вас». Мастер Тивенс подошел, отставая от императора из-за своего возраста. Возможно, это было как-то связано с большой черной сумкой, которую он нес.
