Инферно - Doktor
— Нет ничего, — как можно мягче произнесла Ника. — просто до этого дня меня ещё никто никогда не целовал… Так не целовал. Дай хоть дух перевести, привыкнуть что ли…
Едва Корис успел осторожно опустить свою драгоценную ношу на нагретый за солнечный день камень, из кустов, как медведь из малинника, вывалился Яр. Остановился, и, переводя дыхание, смахнул с лица прилипшую паутину.
Он не хотел признаться, что ему было жутковато одному в тёмном лесу, поэтому принял подобающую, на его взгляд, для такого случая позу и сказал, подбоченясь:
— Нет, это форменная наглость. Смылись, а ты их по буеракам ищи-свищи… И чем это вы тут занимаетесь, интересно знать, в такой опасной близости друг от друга?
Корис промолчал, а Ника, втихаря показав Яру язык, сердито буркнула:
— В любви объясняемся.
— Ах ну да, конечно, в люб… — продолжал ораторствовать Яр, но вдруг запнулся и, на какое-то мгновение приняв слова девушки за правду, переспросил растерянно. — Что?
Ника и Корис весело рассмеялись, увидев его реакцию. Яр довольно быстро справился с неожиданностью и язвительно произнёс:
— Я-асненько. А я всё думаю, отчего это у Кориса такая зверская взлохмаченная физиономия? Судя по всему, он только что отбил прекрасную принцессу у дюжины духов, превратившихся в бешеных медведей.
Насмешливо глянув на приятелей, он сказал с видом полной непричастности:
— Слабая девичья душа, естественно, растаяла при виде такого мужества. Счастливая спасённая с благодарностью приняла предложенные руку и сердце.
— Трепач! — сделав «страшные» глаза, рявкнул Корис, совершенно, впрочем, беззлобно.
— Ну и ты дерзай, — заметила Ника, поддавшись шутливому тону Яра. — Может и на твою долю косолапых хватит.
— Вот ещё, — парировал Яр, — я что, горный козёл за просто так по камням скакать? А руку и сердце кому предлагать? Тебе что ли?
— Нет, — резюмировал он, окинув Нику оценивающим взглядом, — уж больно ты тощая для меня. Недокормленная. Есть много будешь. Мне в убыток.
— По моему, ты не горный… Ты просто козёл. — сказал Корис, «мило» улыбаясь.
Во взгляде приятеля Яр прочел желание окунуть его в реку, поэтому отодвинулся на всякий случай, и принял обиженный вид.
— Ну и сами отбивайтесь. Мишкам, в конце концов, тоже кушать надо. Пойду я от вас.
Однако он не торопился выполнить свою угрозу и уйти. Усевшись на камень рядом с Корисом, он совершенно серьёзно посмотрел на Нику, и сказал:
— Слушай, а зачем, всё-таки экспедиция? Наверняка не из-за одних легенд!
— Нет, конечно. Легенды это так, привязка к месту.
— Расскажи!
— Кстати, на счет духов гор и лесов не знаю, а вот на счет косолапых… — вступил в разговор Корис. — Тайга не проспект в Москве. Темно, лагеря не видно и оружия нет. Тут зверья полно, и не одних бурундуков. Есть и крупнее.
— И волки? — Яр с опаской осмотрелся.
— Ну эти летом не так опасны, но всё же, — сказал Корис, и на правах старшего по возрасту, скомандовал:
— Давайте, умываемся и по палаткам. Ника всё завтра расскажет. Всё равно нам с ней работать не позволят. Хорошо хоть отправлять в больницу, вроде, передумали.
— А я?
— А тебя тоже работать не возьмут.
— ???
— От тебя в раскопе сплошное землетрясение, все выкопанные черепки засыплешь.
— Всё подкалываешь? Никакой в тебе романтики. А вот слабо поутру в водопад сигануть? Посмотрел бы я на тебя тогда.
— Всё, пошли, а то Никина мать уже, наверно, с ума сошла от страха за неё. Мало того, что тайга, а тут ещё я, разгильдяй, на её голову.
Ника улыбнулась, и, наскоро умывшись, молча пошла к лагерю. Парни поспешили за ней, не предполагая, как недалёк был от истины Корис. В это время возле костра разговор шёл на извечную для родителей тему: о детях. То есть о них…
Лукин, вопреки мнению оставшихся у костра женщин, вовсе не был сторонним наблюдателем. Он почувствовал волнение Никиной матери, понял, что её что-то гнетёт. Едва проводив взглядом ушедших к реке подростков, он обратился к старшей Ракитиной, вызывая её на разговор:
— Вот молодёжь, всё им нипочём, хоть в кипящий котёл посади.
Людмила Викторовна собралась уходить, поэтому ответила неопределённым жестом, но, вдруг передумав, вернулась к костру.
— Скажите, что за парень с вами? Вы давно знаете этого солдата?
Елена Львовна деликатно растворилась в темноте, оставив говорящих одних.
— Кто вам сказал, что парень — солдат? И что он вообще со мной?
— Не надо… Вы ведь из ГРУ. Я вас помню, видела в отряде. А за парня Мокошин хлопотал. Логично, что он с вами. Плюс для офицера маловат возрастом. Вот и все наблюдения.
«Прокол» — подумал Лукин, удивляясь её памяти.
— Не надо от меня ничего скрывать. От этого ещё хуже.
— Ну почему вы сразу о плохом? Просто присмотрим за вами и дочкой пока ваш супруг в командировке. Вот и всё, обычное дело.
— Обычное дело? Раньше что-то не было этого «обычного дела». Муж не в первый раз уезжает… Моя Ника и чуть ли не в обнимку с вашим солдатом. Они бы ещё тут целоваться начали. Ужас!
— Так что вас больше волнует? — не смог сдержать улыбки Лукин.
— Всё!
— В этом вся женщина, — философски изрёк прапорщик, — всегда хочет всего и сразу.
— Это моё дело, чего хотеть… С Никой я поговорю по матерински, уж будьте спокойны, а вы, сделайте одолжение, приструните этого вашего воина…
— Ну, во-первых, Корис не солдат. Вам правду сказал Мокошин, парень действительно сын его друга и бывшего сослуживца. Сын моего друга и сослуживца. Я его с детства знаю. Он почти ровесник вашей дочери. А во-вторых, вы уверены, что, насильно прекратив эту дружбу, вы сотворите добро? Будет ли вам благодарна ваша дочь, даже если вынуждено, поддавшись настояниям матери, прекратит общаться с парнем?
— Со временем, когда сама станет матерью, она меня поймёт. Я ей только добра хочу!
— Вот извечные отговорки всех деспотичных родителей.
Увидев мелькнувшую в глазах женщины обиду, Лукин пожалел, что был так категоричен.
— Поймите, — он попытался вложить в свой голос всю возможную мягкость, — она вас, может быть, и поймет… потом, а душевную боль вы ей причините сейчас. Вас это не настораживает?!
— Конечно, пусть лучше ей причинит душевную боль ваш… Корис. Вот тогда я буду эгоистично удовлетворена, что между дочерью и матерью полное взаимопонимание,
