Марина Дяченко - У зла нет власти

Оберон и Максимилиан разговаривали один на один. С тех пор как некромант, будто зачарованный, отступил от черной дыры в полу – все для меня происходило будто в дымке. Сидя на берегу озера, я прокручивала в памяти все, что было, и понимала больше, чем раньше.

Белый луч из королевского посоха.

«Лена, мы победили раньше».

Туманная Бабища, огромная, жуткая, до потолка. Черный бич в руке короля.

Запрокинутое лицо князя Сарана.

«Это ваша победа. Твоя. Гарольда. И этого странного парня, некроманта. Я не могу до сих пор понять, что там случилось».

Теперь-то Оберон, наверное, знает.

Почему так долго беседуют Максимилиан и король?

За спиной послышались шаги. Я вскочила; от замка по узкой тропке спускался Оберон.

– Что же ты сидишь здесь, холодно у воды… Идем, Максимилиан обещал нам блинчики, хотя как пауки могут готовить тесто, я не совсем понимаю…

– Ваше величество?

– Лена… Ты ведь еще не уходишь?

Мне сделалось не по себе от мысли, что один шаг – и я окажусь на темной лестнице старого пыльного дома, пролетом ниже от двери алхимика, обитой дерматином. Алхимик негодяй, но он все-таки нам помог…

– Нет. Пока еще не ухожу.

– Хорошо… Мне надо будет с тобой поговорить. Но не сейчас. Сейчас для меня это слишком… тяжело.

Это говорил король, разбивший Саранчу одним ударом, изгнавший Туманную Бабищу, король, одно имя которого оказалось великим оружием!

– Ваше величество, – тихо сказала я. – Есть вещи, о которых не надо говорить. Мы не можем их отменить, потому что они уже случились… Но помолчать о них вы можете в любую секунду. Я всегда вас пойму.

Он долго молчал. Небо совсем погасло.

– Ты стала совсем большая.

– Все равно меньше всех в классе.

– Пожалуйста, никогда больше не ходи на изнанку. Никогда!

– У зла нет власти.

– Нет, есть. Когда человек ослаб, запутался в обыденном, увяз в себе, когда он болен или ранен, когда он попал в беду…

Я помотала головой:

– У зла нет власти.

Мы молча глядели друг на друга. Смеркалось, и наши глаза начали светиться в темноте – мы оба смотрели ночным зрением.

– Ты права, – сказал он наконец. – Знаешь, когда ты рядом со мной, мне как-то спокойнее. За Королевство. И вообще.

– Ваше величество…

– Да?

– Не может быть такого, что… чтобы у вас однажды родилась девочка, и ее подменили в детстве? Забросили в наш мир?

Я сказала и прикусила язык. От стыда чуть не провалилась под землю…

Но он только рассмеялся и обнял меня за плечи.

Три дня подряд мы с Максимилианом ловили рыбу у подножия черного замка. Озеро оказалось щедрым, но непредсказуемым: то улов шел горой, а то мы сидели часами, глядя на воду и на поплавки. Руки Максимилиана так и остались страшными. Я поначалу вздрагивала, а потом привыкла.

Я, конечно, не спрашивала, о чем они говорили с Обероном. Максимилиан после этой беседы сделался насмешливым и самоуверенным, почти как в старые добрые времена. Он то раскачивал лодку, чтобы напугать меня, то брызгал холодной водой, а однажды засунул мне за воротник трепещущего живого карася. Он вел себя как мальчишка-двоечник, он был такой шумный и наглый, что я заподозрила неладное.

Мне удалось застать его врасплох во внутреннем дворике замка. Не то чтобы я специально его подлавливала – нет; просто я заглянула туда, а Макс сидел, скрестив ноги, перед клумбой, на которой раньше росли семечки правды. Перед ним из глинистой почвы торчала сухая черная ветка. Он смотрел на нее так напряженно, с таким ожиданием, что мне сделалось не по себе.

Но Максимилиан уже меня заметил. Быстро поднялся, отряхивая штаны:

– Чего тебе, маг дороги?

Я ничего лучшего не нашла, как пробормотать «Извини» и попятиться к выходу.

– От твоей проклятой деликатности не знаешь куда скрыться. – Его пальцы подрагивали. Жуткие пальцы, будто скрюченные птичьи лапы.

Он помолчал минуту. Потом начал, глядя исподлобья:

– Они не отпускают меня. И вряд ли уже отпустят. Я ведь, знаешь… Когда ты пыталась пришпилить меня этой своей Швеей, я был на самом верху мира и все кругом – мои марионетки. И одновременно я понимал, что это вывернутый мир, я-то в воронке, вроде ловушки муравьиного льва. И – все, приехал. Все эти мертвецы – это я, а я всего лишь – сборище мертвецов…

Его пальцы задергались сильнее.

– Макс, слушай…

– Да погоди, сейчас два слова скажу, и все. Больше никогда не вернемся к этой теме. Оберон… Его величество рассказал мне о некромантии такое, чего я сам никогда не знал. Я, наследник поколений великих некромантов! Потому что изнутри этого не понять. Как ты не видишь без зеркала своих глаз. Я вроде бы выплыл, в последний момент выскочил из этой истории, но вот гляну на тебя… и вижу Лесного воина. Или дракона этого. Или… Ну ладно, хватит.

Он перевел взгляд на сухую веточку, торчащую из земли:

– По идее, эта штука когда-нибудь может зацвести.

– У нее, по-моему, и корня нет, – неуверенно заметила я.

– Нет. И не надо… Ты мне скажи: почему мы втроем не забыли Оберона? Ты, я, принц-деспот?

– Его величество объяснил тебе…

– Нет. Я и так знаю. Не забыл Оберона тот, кто помнил о нем каждый день. Не отвлекаясь на мелочи. Принц-деспот его ненавидел и каждый день мечтал отомстить. Я… как раз много думал о… короче, наш с ним разговор там, на кладбище, не шел у меня из головы. А ты… Просто потому, что ты его помнила. Он был для тебя важнее каждодневной суеты… Как-то так.

Над внутренним двориком кружились озерные чайки. Максимилиан снова уселся, скрестив ноги. Поглядел на меня снизу вверх:

– Я не превратился во вселенское сборище мертвецов потому, что помнил Оберона. И потому, что ты была рядом. И, короче говоря… в любое время, когда захочешь прийти в Королевство, – найдешь меня в моем замке. Я буду рад.

– Когда эта штука зацветет, дай мне знать, – помолчав, сказала я.

Он ухмыльнулся:

– Обязательно.

Саранча полностью рассеялась: частью убралась обратно в пустыню, частью сгинула неизвестно где, и только груды песка отмечали то место, где погибли кочевники. Вернулись беженцы, пришли с обозом женщины и дети. Сын Гарольда Елен поначалу не узнал отца: Гарольд сбрил седую бороду и очень коротко остриг волосы. Так он выглядел гораздо моложе. Я сказала ему, но он только печально улыбнулся.

Ланс вернулся в русло и сразу же обмелел: наводнение не прошло для него даром. Но пошли дожди: в верховьях речки, говорят, просто ливни бушевали сутки напролет, и Ланс оживился.

Я пыталась найти Швею, но горы песка и пепла завалили склон, на котором я ее потеряла. Оберон узнал о моих поисках и очень рассердился. Я объяснила, что ищу Швею только для того, чтобы вернуть Лансу; тогда он сообщил мне очень холодно, что волшебный меч исчезает сам, когда надобность в нем пропадает, что Лансу Швея без надобности и чтобы я выкинула это из головы.