Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

Что бойники, что эти монашки. Мания какая-то от людей лица скрывать. С бойниками разобрались, они периодически палачи и не хотят светиться. Точнее, им не дают светиться, это сугубо практично, если слуга дольше проживет никем не убитый. Но эти-то чего?

Глава 8

Ученицам велели ждать команду к обеду. Все разошлись по комнатам. Зарина была мрачнее тучи. На меня не смотрела и делала все, чтоб я это заметил. Нет, даже чтоб мне поплохело от такого несчастья, как ее демонстративное меня игнорирование.

Позвали. Умопомрачительный по вкусу и количеству блюд праздничный обед протек в сумасшедшем темпе. Теперь все делалось в темпе. Наскоро покончив с едой, не успели дойти до своих комнат, как Зарину и Карину позвали, наконец, повидаться с прибывшей семьей. До этого Варфоломее хватило быстрого взгляда убедиться, что с дочками все в порядке. В глазах при этом были не естественные моменту любовь и доброта, а боль и задумчивость.

— Как тебе эта кутерьма? — спросил я Тому.

Поскольку соседок не было, я зашел к ней и завалился на лежак Карины.

— Надоело. — Она лежала на своей постели, безжизненно уставившись в потолок. — Все эти казни, наказания, порки… Отвратительно. Жизнь ценой в небольшую оплошность. Случайно уроненное слово приравнивается к самому страшному преступлению. Смерть буквально за все.

— Это стимулирует, — сказал я. — И весьма.

— Одобряешь?!

— Констатирую. — Мои закинутые руки подперли затылок, взор тоже устремился вверх. — Мотивация к правильному поведению убийственная. В прямом смысле. Начни показательно и неподсудно сбивать насмерть детей, перебегающих дорогу где попало — дети перестанут так делать. Начни расстреливать за воровство яблок из чужого сада — все яблоки будут на месте. Кому захочется, зайдет и попросит. И все будут счастливы. А глупого упрямца коснется косматая длань Дарвина с его естественным отбором. Ну не нужны обществу люди, нарушающие его законы.

— Ты говоришь, как будто согласен. — Девичьи губки поджались. Длинная челка упала на глаза, но привычно вскидывающаяся рука не прореагировала.

Я вздохнул.

— Не согласен. Но завидую.

— Этому средневековью?! — Томин взор запылал. Теперь он был направлен в меня. Тот единственный глаз, не скрытый челкой. Глаз-лазер. Глаз-клинок. Глаз-ядерный взрыв.

Пришлось объясняться.

— Завидую их честности. Любой проступок для них — ЧП. У нас он в порядке вещей. У нас гадостями в отношении общества гордятся. Подростки бравируют. Взрослые не стесняются. Хочется другого. Кардинального. Как здесь.

— Как здесь?! — с недоумением в степени кошмара повторила за мной Тома. — Здесь — никаких прав человека! Наш человек достоин лучшего, всех завоеваний цивилизации, говорю сейчас не о технических. В мире победившего варварства он не выживет.

— Потому что ему с детства твердят про права. Здесь учат обязанностям. Там права человека выше прав общества. Здесь наоборот. Честно скажу, второе мне нравится больше.

— В таком вот виде?! — продолжила Тома накручивать себя.

И меня.

— Ни в коем случае. Нужно многое поменять. Менять мир в лучшую сторону — главное предназначение человека. Почему не заняться, раз время появилось?

— Изменить мир…

Собеседница смолкла, как чем-то стукнутая. Медленно подняла на меня лицо. Оно горело невероятностью пришедшего в голову. Челюсть едва не падала, удерживаемая лишь для того, чтобы поделиться безумной идеей со мной:

— Может быть, нас переместили сюда именно для этого?

Я поперхнулся:

— Кто?

Резко поднявшись, Тома села посреди лежака.

— Допустим, Алла.

— Ты веришь в местные россказни?!

В ответ — задумчивое искривление губ и осторожное продолжение собственной мысли, а от моего восклицания она просто отмахнулась:

— Некто свыше. У нас Он тоже известен под этим именем, только как он.

Всевышний послал нам это испытание? Возложил миссию? На первый взгляд — чушь и бредятина. На первый. На второй: если все-таки да, то почему выбраны мы, которые, как говорится, ни в зуб ногой и никаким боком?

— Предлагаешь выйти в народ: мол, ангелы Василиил с Тамариилом принесли вам благую весть, так, что ли?

— Не смейся, — серьезно сказала Тома. — Если Он прислал нас разгрести эту кучу навоза и наставить заблудшие души на путь истинный…

— Нас? Тебя и меня?

— Почему нет?

— Мы не первые ангелы здесь.

— Те не справились.

В горле пересохло: прецеденты хорошо известны. Описаны в святом писании почти каждой религии.

— Теперь Он надеется на нас… — закончила Тома и закрыла лицо ладонями.

Такой ответственной я девушку еще не видел. Впрочем, ее хватило ненадолго:

— Как думаешь, такое возможно?

— В мире возможно все, особенно невозможное. — Тут меня огорошило. — Знаешь… в Стокгольмском музее хранится шлем Ивана Грозного, изукрашенный арабской вязью: «Алла, Алла, Алла…»

— Хочешь с-сказать… — новая догадка ошеломила Тому до заикания. — Мы в т-тех временах?

— Вряд ли, — убежденно сказал я. — Это не Земля. Точнее, не наша Земля. И не наше прошлое. За выверты священных текстов от «не убий, кроме…» и до не знаю чего, наши предки их бы на кусочки покромсали. И нас заодно. Они же, как видишь, цветут и пахнут.

— Плохо пахнут, — заметила Тома.

Она сложила ноги по-турецки. Я приподнялся и сделал то же самое.

— И Малик, не афишировавший свое вероисповедание, местную религию на дух не переносил, — напомнил девушке. — Видела, как его корежило? Явно не фанатик, но местные духовные заскоки для него как обезьяна для человека — гнусная пародия, забава шайтана. Думаю, если бы некто всемогущий кого-то послал, то, скорее, того же Малика, как более способного на масштабные деяния.

— Не говори за Него. Если однажды остановились на плотнике и пастухе, почему теперь не выбрать школьников?

— Потому что выбора больше не будет, последний, как говорят, уже был. Нам осталось только жить по совести и каждому в меру возможности бороться с несправедливостью.

— А я о чем говорю? — обрадовалась Тома. — Разнести в клочья местную дурь — разве не справедливо?

В коридоре начались разброд, шатания и необычное для такого времени брожение. Мы что-то пропустили? Выглянув, Тома перебросилась с кем-то парой слов. Захлопнула дверь.

— Из-за гостей купальный день решили провести на день раньше обычного. Все равно воду греют, вот чтоб завтра еще раз не мучиться. Первые комнаты уже помылись. Очередь подбирается к нам. — Она опустила взгляд.