Марина Дяченко - Авантюрист

– Ретано, расскажи историю, – попросила Алана.

Я растерялся:

– Какую?

– Да любую… Как ты рассказывал. Про разбойников, например.

– Про разбойников не надо, – проронила Танталь сквозь зубы.

– Тогда про призраков, – согласилась покладистая Алана.

Молчали обломки перил, окутанные огнем. Когда-то, наверное, их касались тысячи разных рук, а теперь касалось пламя. И если человеческие прикосновения только чуть стерли терпеливое дерево – огонь поедал его, неспешно, но неотвратимо. Ради того, чтобы дать нам возможность согреться…

«Он мерзнет».

Кто это сказал? Где я, пес подери, это слышал?

Я обернулся в темноту. Как будто боялся, что связанный Черно Да Скоро встанет и убежит.

– Про призраков… Значит, так. Стоял на земле старый замок, а в подвале его ютился призрак… Он был тоже немолодой, щуплый такой, близорукий…

– Призрак?! – Алана фыркнула.

– Но глаза у него горели, как плошки, – добавил я примирительно. – Больше всего на свете старый призрак хотел уберечь своего молодого потомка от ошибок, но куда там… Вероятно, только в подвалах замка молодой потомок поумнеет. Станет скитаться призраком, глаза его будут гореть, как плошки, а вздохи – распугивать филинов… Только представьте себе – целая армия призраков, наполняющих подвалы, протягивающих руки… призывающих опомниться нас, живущих, до поры, пока не пробил час, когда будет поздно оглядываться…

– Нет, – сказала Алана, и от звука ее голоса Танталь резко обернулась:

– Что – нет?

– Ретано… – В голосе Аланы теперь явно слышались слезы. – Ретано, пожалуйста… Сделай что-нибудь, я ведь не смогу… без тебя…

Танталь перевела взгляд на меня. Глаза ее в свете костра были черные, с двумя горящими золотыми точками.

Алана всхлипнула.

– Что за тайны? – спросила Танталь небрежно. – Ретано, можешь мне объяснить?

Я подбросил в костер остатки перил. Пожал плечами:

– Никаких тайн… В жизни каждого человека есть последний предел, и иногда бывает полезно о нем задуматься… Доедайте хлеб. Я сейчас приду.

Черно Да Скоро лежал там, где оставила его Танталь, – на прошлогодней мокрой траве, в коконе из собственной шубы, причем некогда роскошный мех свалялся, как шерсть больной собаки. Далекие отблески костра достигали блестящего черепа, мне показалось, что Чонотакс морщится во сне, будто от зубной боли.

Я вытащил из-за пояса кинжал и приставил к горлу господина мага. В таких делах лучше не раздумывать. Не колебаться.

– Черно, давай так… Сними с меня приговор Судьи – немедленно, – и тогда я оставлю тебя в живых. Идет?

Не я ли сегодня утром влил в этот рот убойную порцию снульника? Ради легкой и безопасной дороги?

Вот она, безопасная дорога. Свернулась петлей, обросла ветхими мостами, языком слизала обещанный хутор, обернулась сырой ночью под открытым небом…

– Черно… Я знаю, что ты притворяешься. Зато я не притворяюсь, Черно. У меня к тебе такой счет, тебе за всю жизнь не оплатить… Ну?

Он спал.

Я видел белки глаз, проглядывающие в щель между неплотно сомкнутыми ресницами. Господин маг спал, одурманенный, а может быть, все еще обессиленный своим последним магическим мероприятием; возможно, дорога, захлестнувшаяся петлей, была одним из его сновидений. А я, как дурак, стоял над ним с кинжалом.

Кто знает, как обернулись бы события, решись я на последний шаг. Шаг отчаяния; кто знает, как обернулись бы события, полосни я по беззащитному горлу. Магия магией, но последнее слово нередко остается за разящей сталью…

Никто не знает, потому что я не решился резать спящего. Потому что это было выше моих сил. Потому что я поскрипел зубами, как припадочный, спрятал кинжал и вернулся к костру.

Названые сестры разговаривали без слов, и Танталь глядела на Алану тяжело и требовательно. Вероятно, она задала вопрос, вероятно, она желала вытрясти из моей жены хотя бы подобие ответа; Алана смотрела в огонь, и я с уважением подумал, что никто не умеет так хранить тайны, как хранит их моя маленькая жена.

На другой день мы добрались до хутора; первыми, кто встретился нам на пустынной улице, были две молодки, судачившие у колодца. При виде маленькой кавалькады они сперва подались вперед, жадно разглядывая наши лица, а потом в панике пустились наутек.

Известие о страшной заразной болезни достигло хутора раньше, чем мы до него добрались. Немудрено – ведь даже ленивый пешеход запросто преодолевал расстояние, на которое нам понадобились едва ли не сутки. Разумеется, приюта на хуторе ждать не приходилось. В руках каких-то угрюмых мужчин как бы невзначай обнаружились вилы; еле-еле удалось уговорить трактирщика продать нам продуктов и покормить лошадей. Всем известно, что монетки, если их подержать в пламени свечки, начисто теряют способность переносить заразу.

Наскоро перекусив, мы снова тронулись в путь. Дорога подсыхала; окрестные поля покрылись согнутыми спинами. Нам смотрели вслед, и взгляды были нехорошие.

– Нанять карету, – сказала Танталь устало. – Нанять карету и хорошего кучера, скакать день и ночь, как мне все надоело, Светлое Небо, кто бы знал… Я хочу домой.

Я удивленно на нее покосился. Никогда прежде Танталь не позволила бы себе таких слов; кто знает, что будет завтра. Поход в Преддверье сказывается с оттяжкой, с отсрочкой, как хороший Приговор…

Наверное, Танталь не поняла, почему я переменился в лице. Алана удивленно повернула голову; я ухватился за ее плечо, как за соломинку. Как за поплавок.

Все повторялось.

Как только склонилось солнце, местность вокруг будто вымерла; еще полдня назад встречный торговец указал нам путь к лежащему впереди селению и уверил, что до него самое большее два часа езды. И вот сгустилась тьма, а дорога вилась и вилась, пустая, с теми же деревьями у обочин, с той же кромкой леса на горизонте, десять раз по своим следам проедешь – и не заметишь подвоха…

Мы молча разбили лагерь. Молча собрали хвороста, молча разложили костер, молча поужинали; погода портилась. Вероятно, нас ждет еще и дождь.

Не глядя на Танталь, я оттащил связанного Чонотакса подальше от огня; странно, но от него не пахло немытым телом. Не человек, а кукла – ничего не ест, пьет один только сонный отвар, не справляет естественных надобностей…

– А давайте оставим его на хуторе, – сказала Алана за моей спиной. Я вздрогнул и обернулся.

– Оставим, – повторила Алана, ковыряя землю носком башмака. – Ясно же, что, пока он с нами, так и будем кружить…

– А если оставим, он оклемается и доберется до твоей мамы, – сказал я жестко.

– Если оставим, его убьют, – хмуро возразила явившаяся из темноты Танталь.