Джо Аберкромби - Герои

— А я-то думал, ты умный! В таком духе ты так доумничаешься, что вернёшься в грязь, а с тобою и я. Вот и будет тогда всё отцовское наследие. Мир? В одном дне от победы?

— Ты что, не видел их лиц? Даже на совете было полно готовых отбросить оружие, хоть в одном дне до победы, хоть нет. Скоро наступят иные, тяжкие дни, и вот тогда всё больше и больше народа будет думать по-нашему…

— По-твоему, — отрубил Скейл. — Меня ждёт битва. Человека не станут считать героем за разговоры.

Кальдер никак не смог удержаться от ехидной желчи.

— Может Северу-то и надо поменьше героев, да побольше умеющих думать. Умеющих строить. Может отца и помнят за битвы, но наследие Бетода — дороги, что он проложил, поля, что он расчистил, города, и кузни, и пристани, и…

— Он построил дороги, чтобы его армии шли на бой. Он расчистил поля, чтобы их накормить. Города рождают солдат, кузни куют мечи, пристани везут оружие.

— Наш отец сражался, потому что был должен, не потому что…

— Это Север! — проревел Скейл, голосом, от которого задребезжала вся хибара. — Сражаться должны все! — Резко потеряв уверенность в себе и самую малость напугавшись, Кальдер сглотнул. — Хотят они или нет. Рано или поздно, сражаться должны все.

Кальдер облизал губы, не готовый признать поражение.

— Наш отец предпочитал добиваться своего словами. Люди слушались…

— Люди слушались, потому что знали — в нём была сталь! — Скейл кулаком врезал по подлокотнику кресла, древесина треснула. Затем ударил снова и тот отломился, стукаясь об дощатый пол. — Знаешь, что я помню из его наставлений? «Добивайся словами всего, что только можно, ибо от слов не убудет, вот только речи вооружённого, звучат гораздо приятнее. Поэтому на переговоры захвати с собой меч». — Он встал и что-то швырнул через всю комнату. Кальдер пискнул, отчасти поймав, а отчасти больно получив этим в живот. Тяжёлый и прочный, металл тускло светился. Его меч, в ножнах. — Пойдём выйдем. — Скейл навис над ним. — И захвати с собой меч.

Снаружи ветхой избы едва ли светлее. Лишь первый мазок зари в тяжёлом восточном небе выделял кромешно черных Героев на вершине холма. Яростный ветер усиливался, колыхал волнами ячмень, хлестал моросью в глаза, вынудив Кальдера крепко обхватить себя руками. На жерди у дома пугало танцевало сумасшедшую джигу, рваные рукавицы то и дело подманивали себе пару. Клейлова стена, копна мха высотою по грудь, сбегала на поля с возвышенности справа от них, а в конце забиралась на пологий бок Героев. Под защитой стены сгрудились Скейловы люди, большинство всё ещё куталось в одеяла. Кальдеру страшно хотелось очутиться на их месте. Он не сумел вспомнить другого раза, когда бы так рано смотрел на мир, и тот оказался ещё более противным местом, чем обычно.

Скейл указал на юг, сквозь пролом в стене, вдоль обезображенного лужами тракта.

— Половина моих людей в укрытиях, наблюдают за Старым мостом. Когда Союз попробует пройти, мы их, козлин, остановим.

Кальдер, естественно, не хотел ничего отрицать, но был вынужден задать вопрос.

— Сколько теперь союзных там, за рекой?

— Много. — Скейл посмотрел на него, как бы подначивая что-нибудь сказать. Кальдер лишь почесал голову. — Ты остаёшься здесь, сзади, с Бледным Призраком и другими, за Клейловой стеной. — Кальдер кивнул. Оставаться за стеной смахивало на задание ему по плечу. — Всё же, рано или поздно, мне, вероятно, понадобится твоя помощь. Когда я пошлю за тобой, выступай. Будем биться вместе. — Кальдер вздрогнул под ветром. Это уже менее смахивало на задание ему по плечу. — Я верю, что ты так и сделаешь, правда?

Кальдер понуро скосил глаза.

— Конечно. — Принц Кальдер, второе название верности. — Я тебя не подведу. — Храбрый, мужественный, добрый Принц Кальдер.

— Несмотря на наши потери, мы всё ещё есть друг у друга. — Скейл положил на плечо Кальдера большую ладонь. — Непросто, да? Быть сыном великого человека. Можно подумать, у тебя сразу есть всё необходимое — готовое уважение, заранее взятый взаймы почёт. Но это так же легко, как семенам громадного дерева прорасти в его удушливой тени. Мало кто пробьётся к собственному солнцу.

— Айе. — Кальдер не стал упоминать, что быть младшим сыном великого человека — испытание вдвойне. В этом случае перед тобой два дерева, к которым надо приложить топор, прежде чем можно будет раскинуть под солнцем свою листву. Скейл кивком указал на Скарлингов Перст. Несколько костров всё ещё мигали по бокам холма, там, где расположили лагерь стодороговы люди. — Если мы не выстоим, Бродда Стодорог должен прийти на помощь.

Кальдер вскинул брови.

— Уж лучше я подожду, пока мне на выручку прискачет сам Скарлинг, чем положусь на этого гада.

— Тогда остаёмся ты да я. Мы не всегда бываем в согласии, но мы семья. — Скейл протянул руку, и Кальдер её принял.

— Семья. — Полусемья, уж точно.

— Удачи, брат.

— И тебе. — Полубрат. Кальдер смотрел, как Скейл вспрыгнул на коня и резво пришпорил его вниз по тракту на Старый Мост.

— Имеется предчувствие — сегодня тебе одной удачей не обойтись, твоё высочество. — Дно Канавы присел под протекающим сломанным крыльцом, его видавшая виды одежда и видавшее виды лицо сливались с видавшей виды стеной.

— Не знаю. — Отмель сидел, запеленавшись в серое одеяло, торчала лишь смеющаяся голова — её будто отрубило от тела. — Самая большая гора самой отборной удачи тоже может сработать.

Кальдер, в гнетущем молчании, отвернулся от них, давя угрюмую мину на поля к югу. У него было предчувствие, что они говорят правду.

Перекопали не только их кусок земли. Значит, ночью умерло ещё несколько раненых. Под дождём виднелись небольшие разрозненные кучки людей, согбенных скорбью, или, скорее всего, жалостью к себе, что внешне выглядит примерно также, и тоже вполне подходит для похорон. Доносились пустые скороговорки вождей, выдержанные в том же самом жалостливом тоне. Одним из них был Полноги. Он стоял не далее, чем в двадцати шагах, над могилой кого-то из названных Доу, и нежно посматривал на неё мокрыми глазами. Самого Доу, будь уверен, не видать. Мокрые глаза как-то не в его духе.

Тем временем, дневные дела начинались обыденно, как будто погребальные отряды сами были невидимками-призраками. Люди ворчали, выползая из сырых постелей, проклинали мокрую одежду, протирали мокрые доспехи и оружие, искали еду, отливали, чесались, высасывали со вчерашних бутылок последние капли, мерились отнятыми у Союза трофеями, ржали над всякими шутками. Чересчур громко ржали — ведь все знали, что сегодня им выпадет много поганой работы, и надо захватить с собой смех туда, где им предстоит оказаться.