Во имя твое - Дмитрий Панасенко
— Куда ты, Сив? А ужин? — Удивленно вскинула брови женщина.
— Мне надо прогуляться. Я скоро вернусь. Никому кроме меня не открывайте. Ипполит, головой за них отвечаешь. — С треском впечатав кулак в косяк северянка шагнула в клубящуюся за порогом тьму.
— Куда это она? — Удивился юноша.
— Думаю ей просто надо слегка остыть. Вы ее расстроили, господин барон. — С интересом поглядев на оставшуюся в дереве ощетинившуюся по краям щепой вмятину, священник громко прищелкнул очередной бусиной. — Очень расстроили… Имея такую компаньонку… Я бы немного поумерил свой пыл. Несмотря на весьма грозный внешний вид, Сив очень ранима. У нее на редкость нежная душа. Намного более уязвимая, чем может показаться на первый взгляд. Северяне редко к кому-то привязываются но если считают кого-то своим другом… По моему вы ее разочаровали.
— Спасибо за совет, святой отец, но думаю мы сами разберемся. — Недовольно скривился юноша и нервно почесав перетянутое повязкой предплечье покачал головой. — К тому же я не считаю, что мы с ней друзья.
— А она похоже уверенна в обратном. — Щелкнув четками Ипполит, неодобрительно причмокнул губами и покачал головой. — Она вас уважает. Уж простите за прямоту, но не знаю почему. И знаете господин барон, я вам в этом немного… завидую.
— Давайте есть. — Льда в голосе вдовы хватило бы чтобы покрыть средних размеров гору. — Пока не остыло… Святой отец, не окажете милость, прочтете молитву?
* * *
Стылый ветер ударил в спину пастушка и закружив, вырвавшееся из его рта облачко пара, завыл в кронах окружающих поляну сосен. Подросток содрогнулся и громко шмыгнув носом опустился на колени. Лежащий у его ног сверток зашевелился. Из складок шерсти донесся полузадушенный полуплач-полуписк.
Дорди улыбнулся. Мерзкий спиногрыз. Почему эти младенцы такие противные? Так и норовят заорать. Пришлось немного его придушить, но это не страшно. Богу нужна жизнь, а синяки да раздавленная гортань это мелочи. Ничего не значащие пустяки. Зато его никто не услышал. И не увидел да-да. Бог милосерден. И помогает ему. К злой тетке нате даже заходить не пришлось. Вспомнил что у молодой Малки тоже ребеночек родился. Нагуляла от легионеров, говорят. Ее муж даже с подворья выгнать хотел… Вот как вспомнил, так потянуло его туда. А Малка просто молча проводила его глазами, даже не спросив куда это он потащил ее сына. Да. Бог милостив. И могуч.
Взвесив в нервно подрагивающей руке каменный нож, Дорди, зашипев от боли прочертил на своей тощей груди еще одну алую полосу. Да. Вот так. Рунный сигил должен быть завершен. Это всего лишь кожа. Всего лишь плоть. Слабая, дрожащая от холода и страха плоть. Но шрамы, что на ней останутся станут его щитом и опорой. Руны вольют в него силу. Да-да. Много силы. Зачем ему какая-то божья дочка? Зачем ему вообще просить бога о такой глупости? Скоро, совсем скоро он сам станет сыном Бога. Его рукой. Его карающей и дающей дланью. Его голосом, его словом, его волей. Мостом, что соединит мир Бога и этот. Скоро, совсем скоро эта реальность содрогнется от его шагов. Скоро он обретет такую силу, что ни одной божьей дочке и не снилось. Да-да. Скоро все узнают, кто он такой! Что он такое! А боль… боль это мелочи. Можно и потерпеть.
Он не помнил откуда у него появился обсидиановый клинок. Не помнил откуда пришло знание как очертить рунный круг, какие слова говорить и какие знаки вырезать у себя на груди и лице. Но это было неважно. Опустив глаза на матово блестящее иссиня-черное, блестящее иззубренными сколами лезвие, Дорди растянул рот в безумном оскале. Нож завораживал. Горячая, будто только что извлеченные из костра угли, костяная рукоять, липла к ладони. Острые грани вулканического стекла блестели словно глаза улыбающейся ему матери, тьма в глубине клинка клубилась, ворочалась, шептала и пела. Убаюкивала, обнимала, защищала, словно руки отца. До этого момента ему еще никто так не улыбался. Никто не обнимал. Никто никогда не защищал. Не говорил о нем добрых слов. Никто о нем не заботился. Но все изменилось. Теперь это все стало неважным. Да-да совсем неважным. Его любит Бог. Его Бог. Добрый Бог. Справедливый Бог. Милосердный Бог. И скоро, совсем скоро, он сможет поделится этой любовью с остальными. Со своими прошлыми обидчиками, со своим стадом, со своей пищей. Он покажет им что такое милосердие Бога. Да-да. Всем покажет.
Медленно опустившись на колени, Дорди развернул сверток. Маленький спиногрыз снова хрипло запищал. Как глупо. Как жалко. Неужели он думает что крик и слезы его защитят? Ха… В мире есть только одно право. Право сильного. И скоро он, Дорди станет одним из сильных. А младенец. Ну что же. Не повезло.
— Не бойся. Скора твоя душа отправится к богу. — Прошептал Дорди и истерически хихикнув занес над головой иззубренный клинок. — Больно не будет… Ну… почти.
Клинок медленно, слова во сне набирая скорость пошел вниз. Раздался хруст, словно кто-то сломал пук обернутых мокрой тряпкой хворостин. Писк затих. Дорди заорал от восторга. Каждая мышца каждая жила каждая кость его тела тряслась в невыразимом экстазе.
— Да… — Повалившись на бок, подросток окунул скрюченные судорогой пальцы в разверстую рану и принялся неловко размазывать кровь по лицу. — Да, да, да, да… Стремительно удлиняющийся, чернеющий язык вывалился изо рта. — Да… — Содрогнувшись от сотрясшего тела оргазма Дорди с треском расправил ставшие широкими — не во всякую дверь пролезет плечи. Распрямил, стремительно обрастающую узлами мышц, покрытую наливающимися внутренним огнем знаками, спину. — Да, мой Бог, да мой хозяин, да мой господин и свет! Да!! — Гнусавый голос пастушка сорвался в утробный звериный рык.
— Да… — Безразлично опустив огромную ступню на то, что осталось от младенца, стоящий на поляне обнаженный великан медленно повернулся к раззявленному дуплу и оскалившись медвежьей пастью,
