Анна Оуэн - Стальное зеркало

— Знай Его Святейшество имена преступников, они бы уже не ходили по земле.

— Может быть. Может быть, уже и не ходят.

В престранную сторону заехал разговор, думает Иоганн Бурхард. Очень похоже на то, что сиенец знает о летнем убийстве побольше прочих, но где же он был раньше, когда за пару слов, внесших в дело ясность, его озолотили бы? Может быть, он попросту рассуждает, упражняя разум очередной загадкой? В любом случае беседу эту нужно запомнить. Рассказывать о ней Его Святейшеству и бесполезно, и попросту жестоко: новое разбирательство он не начнет, но вновь вспомнит о своей потере со всей остротой. А вот когда вернется из Орлеана герцог Беневентский…

— Вы думаете обо всем, что происходит вокруг?

— Да, мессер Бурхард. Иногда это очень неудобная привычка. А иногда… от случайности, от камешка, от какой-то посторонней мелочи начинается дорожка, в конце которой — открытие. Это даже не счастье, это — представьте себе, что вы переспали с мирозданием — и оно вами довольно.

Все-таки, думает папский секретарь, он выпил лишку, да и я, кажется, тоже. Затеяли разговор на ночь, лучше не придумаешь. Папскому семейству кости перемываем, прах убитого тревожим, и все ради досужей беседы. Хорошо, что попутчик из тех, кто не побежит ославлять мессера Бурхарда сплетником, да и сам Иоганн не опустится до подобного. Однако ж, время перевалило за полночь. Пожалуй, стоит лечь спать… вот и синьор Петруччи зевает.

— У карет есть свое удобство: беседуешь, спишь, просыпаешься — а снаружи уже совсем другой город.

— Да, — соглашается синьор Петруччи. — Или другой мир.

Глава пятая,

Орлеан — чертовски большой город, в котором чертовски трудно остаться незамеченным, если не прилагать к тому особых усилий. У студента юридического факультета орлеанского университета Кита Мерлина не было оснований прятаться.

Что удивительного в том, что означенный студент, с утра выслушавший две лекции и выдержавший коллоквиум, к полудню проголодался и зашел пообедать в университетскую харчевню? Решительно ничего. Сидит себе человек, восполняет затраченные на университетские штудии силы, а что один сидит, и вокруг студентов его факультета не видно — тоже обычное дело. То ли все остальные на лекции, а этот решил прогулять, то ли этому деньги из дома прислали, а остальные к последним числам месяца поиздержались и теперь не могут себе позволить приличный обед, перебиваются хлебом да луком. Всякое бывает…

Несколько удивительнее, что к мирно вкушавшему обед студенту без спросу подсел человек, на университетского совершенно не похожий. Сразу видно, из торговых, да не купец, а поменьше чином. Впрочем, и тут ничего необычного, учитывая, что студент Мерлин — юрист, а у торговой братии часто случаются вопросы к юристам.

И вышли они уже вместе, и пошли себе через мост на тот берег — тоже понятно: университет жмется в старом городе, а многие торговые конторы перебрались на ту сторону Луары, к новым пристаням поближе. Опять же, и земля там дешевле была не в пример. А почему через мост? А рядом же. Три больших квартала всего до моста. Так что же, спускаться к реке, лодку нанимать, деньги платить, да день еще ветреный, даром что конец весны… Да ну его. По мосту да по свежезамощенным улицам оно и быстрее, и спокойнее, и приятней — а по дороге и поговорить можно.

Небо над Орлеаном пронзительно-голубое, в такой цвет и лучший красильщик шелк не выкрасит, сколько ни смешивай корни пырея и щавеля с квасцами, не подберешь нужную пропорцию. Нет такого шелка на складах, и быть не может, да чтоб еще в высоте, вокруг самого солнца, парили птицы, чтоб от одного взгляда делалось ясно: если три кита взбрыкнут и решат похулиганить, перевернутся на спину, то падать в это небо придется очень долго.

— Стало быть, — уже в третий раз доносил одну и ту же мысль приказчик, — почтенный мэтр Готье просят не обижаться и войти в их положение…

Студент Мерлин кивнул. Что тут обижаться? Да у него и работа такая — входить в положение. И выходить. Туда и обратно. Что он приказчику и объяснил.

Обижаться он и впрямь не собирался — какие уж тут обиды, тут можно быть исключительно признательным. Человеку, который после месячной неумелой, хотя и весьма энергичной слежки решил перейти от неусыпного пригляда к делу и пригласил наблюдаемого побеседовать, можно сказать только «спасибо». Да и не обижаются на кролика, который решил сунуть голову в пасть удаву. Что же до необходимости войти в положение… нет уж, это положение безнадежно занято самим мэтром, и чтобы кто-то мог в него войти, сначала придется Готье из него выйти. И весьма интересно, как именно он это будет делать. Повторять сказочку, переданную приказчиком? Не настолько мэтр Эсташ Готье, почтенный торговец шелком, глуп.

Но замешан он, должно быть, в чем-то удивительно интересном. Ну посмотрел я на него давеча тухлым взглядом, пьян был. Говорили мне, что у мэтра Готье большие связи по обе стороны моря. И Альбой он интересуется, для своего товара, немножко неумеренно. А он всполошился, забегал, слежку за мной поставил — да часть этих «хвостов» еще и не его собственная, а у прочих торговых людей позаимствованная. Как прикажете понимать?

Уж явно не так, как объясняет приказчик с физиономией, похожей на блин — такая же плоская, блестящая, а вместо дырочек оспины. Потому что месяц напряженной слежки никак не оправдать необходимостью получить консультацию по какому-то сложному случаю. Выяснить все можно было куда раньше, куда проще. С орлеанскими торговцами Кит был знаком достаточно, чтобы судить о том, как они обычно делают дела.

Движение воздуха он почувствовал раньше, чем услышал крик, движение воздуха — а еще что-то поймал краем глаза — и толкнул-рванул-бросил бестолкового приказчика вперед, хватит расстояния — его счастье. Самому уже только лететь-падать-катиться, черт бы побрал отцов города, торговую честь, новый булыжник, булыжник особенно, потому что тяжелая телега, именно камнями и груженая, с хрустом, грохотом и каким-то всхлипом влетает в парапет… нет, не там, где они были бы, а там, куда наверняка толкнул бы их тот зеленщик с тележкой, что шел за ними. Тележку ему снесло, самого на мостовую опрокинуло — а овощи его, увы, отправились путем всея плоти, вот откуда и всхлип. Большая тыква была, хорошая. Камни с телеги сыплются с грохотом, а услышал не сразу — уши, наверное, заложило. Сейчас еще раз заложит, вон, возчики бегут и всех святых нехорошими словами поминают. Приказчик о мостовую все руки ободрал — и лицо тоже, но лицу это не повредит. Плохой, видно, приказчик. Негодный.