Ольга Кай - Городская Ромашка

Голос ее сорвался, и Ромашка почувствовала, что вот-вот заплачет. Осенний пейзаж оказался размыт слезами горечи и отчаяния от сознаваемой беспомощности. Как же она, глупая, надеялась? Ведь все к тому шло, все… Две слезинки покатились по щекам прозрачными капельками, потом еще две, и еще - Ромашка не замечала этого. Она сидела неподвижно, не обращая никакого внимания на то, что разноцветная картинка перед глазами давно уже поплыла водянистыми пятнами.

Рука Мирослава осторожно легла ей на плечо, и это прикосновение вернуло Ромашку к действительности, вернуло, правда, неожиданным образом. Девушка резко развернулась и бросила зло:

- Уйди!

Он не двинулся с места.

- Уйди!

Ромашка яростно смотрела на, казалось, совершенно спокойного Мирослава. Нет, он и не думал уходить.

- Тогда я уйду! Я вернусь обратно, в свой город! - крикнула она, с каким-то чуждым ей злорадством отметив, что при этих словах на лице Мирослава промелькнул страх. Но он быстро взял себя в руки. Ясно же, знает, что никуда Ромашка не уйдет, хотя бы потому, что ее попросту не пустят. Догонят, остановят, запрут в конце концов, и не пустят. А ее город, ее город будет разрушен, и все люди, все-все, и мать Дельфины, и Рысь, и тетушка Полиана, ее муж, ребенок…

Наверное, Мирослав не ожидал от нее такого проворства. Ромашка быстро вскочила на ноги и бросилась бежать. Она бежала, не разбирая дороги, и слышала даже, как крикнул ей вслед Мирослав: "Стой!" Крикнул лишь один раз - знал, что Ромашка не остановится. Она неслась к западному склону, несколько раз девушка споткнулась, но удержала равновесие, а потом поскользнулась, упала, перекатилась по земле и села, не делая попыток подняться. Шаги внезапно послышались совсем близко, Мирослав почти упал рядом с нею, обнял уже вовсю ревущую Ромашку, прижал к себе. Девушка поначалу не сопротивлялась, но потом вдруг принялась вырываться.

- Уйди! Уйди! Оставь меня! Не трогай!

Мирослав ее, к счастью, не послушал. Он держал ее крепко, и Ромашка отбивалась в полную силу, не осознавая, что не злость ею движет, а ищет выхода охватившая душу боль. Но силы скоро оставили ее, и девушка затихла, уткнувшись лицом в сорочку Мирослава. Слез не осталось, но Ромашка продолжала вздрагивать, словно от рыданий, и никак не могла успокоиться. Мирослав гладил ее спутанные волосы, что-то ласково приговаривал - Ромашка не слышала. Ее глаза были закрыты, и открывать их не хотелось, словно старалась спрятаться от всего окружающего мира в темноте и ласковых, надежных объятиях.

Потом дыхание Ромашки выровнялось, она перестала вздрагивать, и обнаружила вдруг, что сидит, съежившись, на коленях у Мирослава. Едва осознав это, Ромашка дернулась, пытаясь отстраниться. Ей позволили это сделать, Ромашка отодвинулась, и не сразу решилась поднять глаза. Она думала, что вот сейчас провалится под землю от смущения, но смущаться ей пришлось не того, что позволила держать себя в объятиях, а совсем другого. Мирослав смотрел на нее, чуть склонив набок голову, а на левой скуле под глазом красовался весьма заметный отпечаток Ромашкиного кулачка.

Ромашка моргнула, губы ее приоткрылись, и она растерянно прикрыла их пальцами. Мирослав проследил за ее взглядом, тронул скулу, улыбнулся краем губ, а девушка опустила глаза. Теперь они вместе сидели на западном склоне, впереди был густой лес, что тянулся до самого Рубежного хребта, высившегося на горизонте. Солнце медленно, но неумолимо опускалось к темному скалистому гребню.

Мирослав заговорил тихо, но Ромашка, сидящая рядом, отчетливо слышала каждое слово.

- Мудрецы приняли решение разрушить города землетрясением. Сейчас в городах находятся наши люди, а также действуют подпольные организации. Они набирают все больше и больше людей, и вскоре, я уверен, многие хорошие люди будут действовать заодно. Во время землетрясения они спрячутся в катакомбы под городом, а также попытаются увести с собой и других. Всех, кого они сочтут возможным предупредить, и кто этого предупреждения послушается. Власти ничего не должны знать о землетрясении, а так как их дома как раз в центре города, где и будет эпицентр, они пострадают в первую очередь. Я не хочу сказать, Ромашка, что окраинные районы не будут разрушены - будут обязательно. Ваши дома не выдержат подземных толчков. Но катакомбы и тоннели под городом - это действительно надежные места. Их готовили наши предки как раз на такой вот случай.

- Но разве там поместятся все?

- Не все, Ромашка, - честно ответил Мирослав. - Но очень многие.

Ромашка подняла голову, посмотрела в небо, которое понемногу расцвечивалось красками заката.

- И что же мне теперь делать? - прозвучал ее жалобный голосок. - Не могу же я просто так ждать, пока мой родной город, место в котором я родилась, будет разрушен, а многие его жители погибнут. Скажи, Мирослав, что мне теперь делать?

- Понимаешь, Ромашка, - Мирослав смотрел на нее внимательно, Ромашка чувствовала и не поворачивалась. - В случае войны жертв будет намного больше, а если города действительно приготовили какое-то особое оружие, то может стать вопрос о выживании не только нашем, но и их. Почему-то изобретения тамошних ученых чаще всего приносят только вред, и ничего больше.

- Ну почему только вред? - не согласилась Ромашка. - У нас есть много всего полезного, и если бы не Каменный Дождь…

- Если бы не Каменный Дождь, то не было бы ни этого леса, ни рек, воду из которых можно пить, ни морей - таких, как ты видела на картинах - ничего!

Наверное, самому Мирославу его ответ показался несколько резким, но Ромашка не обиделась.

- Ты прав, - вздохнула она. - Кругом прав. Просто… Понимаешь, Мирослав, во мне еще очень много осталось от той жизни. Ведь я прожила в городе больше двадцати лет, я помню с рождения его улицы, высотные дома, стену, я… все-таки по-своему любила город, и сейчас, хотя и понимаю, что ты все правильно говоришь, но не могу перебороть себя.

- Так и должно быть, Ромашка, - произнес Мирослав. - Скажи мне только, ты не жалеешь, что покинула город?

- Но ведь у меня все равно не было выбора…

- Нет, Ромашка, ты скажи - жалеешь или нет?

- Нет, - твердо ответила девушка. - Не жалею. Здесь другие люди, не просто другие - настоящие. И жизнь здесь настоящая, и все вокруг… Разве я могу жалеть? Нет, никогда.

Они смотрели, как солнце коснулось краем Рубежного, как медленно поплыло вниз, скрываясь за хребтом, как почернел раскинувшийся внизу, в межгорье лес.

- Пойдем, Ромашка, - сказал Мирослав, поднимаясь и подавая девушке руку. - Становится холодно, ты замерзнешь.

Ромашка встала, отряхнула платье и безрукавку, подняла голову и посмотрела ему в глаза.