Иван Безродный - Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы

— Доброй ночи!

Я как раз выбрасывал клочки снимков, — получилась достойная пауза. Катерина, грызя огромное яблоко, пристроилась на краю стола. Казалась немного усталой, но в целом — ого-го! Все, бывшие на местах, ей улыбались, даже Квиах. Проходившие мимо — заглядывали, не изобретая особых поводов.

— Да, доброй и тебе. Как дела?

— Отлично. Знаешь, я его видела. Это не он.

— Кого? Кто не он?

— Твоего чудесника. Кчун Шика.

— А…

— Что-то ты вяло реагируешь…

— А должен? Бог с ним. Ты, значит, где-то была?

— В шоу ольмеков.

— Ничего себе! Недешевое удовольствие.

— Удовольствие? Это чудо, настоящее, и пусть стоит хоть миллион… Тем более, что мне билет кто-то прислал прямо в номер.

— Кто?

— Понятия не имею. Случайно, не ты?

— Не я. Откуда у меня такие деньги?

— Однако ты там бываешь.

— По знакомству. Сижу под самой сценой, вижу ноги… Что смотрела?

— «Богиню-бабочку».

— А… Это отличная вещь.

— Да, да. Там такой танцор здоровенный в главной роли, я думала, он сцену пробьет, а он… Как бабочка. И очень хорошо было еще, что я ничего не понимала. Ни песен, ни самого сказания. Но так намного лучше.

— А что ж он тебе не объяснил?

— Кто?

— Ну, тот… с билетом. Дай яблочка откусить.

Она задумчиво скользнула по мне глазами.

Яблоко не дало ей съехидничать про мою якобы ревность, а она собиралась. Так, со мной по-писаному не сыграешь.

— Спасибо. Я как раз такие люблю. Где взяла?

— Мадам Квиах поделилась. И браслет подарила. Она, между прочим, совсем не ведьма, как ты тут развел.

— Про браслет я и спрашивать не стал бы. Я их все хорошо знаю (это было неправдой, того, серебряного, что красовался у нее на щиколотке, я никогда не видел в коллекции Квиах). Этот — счастливый, не опасайся.

— Счастливый, я знаю. Между прочим, я была там одна. Наверное, этот тип тоже не очень богат. Представь себе, я оттуда вышла вся такая восторженная, как будто не иду, а плыву по воздуху. Туфли сняла… И тут вдруг — бах! Сбивают с ног. Ну, не совсем, я увернулась… А тут еще сумерки, видно плохо, фонарей никаких. В общем, этот самый танцовщик, богиня-бабочка эта, центнера полтора, наверное…

— Почти два.

— А, ну конечно, это же твой знакомец, борода косичками… Словом, этот сумасшедший бухнулся мне в ноги, я чуть не упала, — и давай что-то петь… А юбку при этом не выпускает, норовит ноги целовать, слезы текут ручьем… Что ты смеешься? Порвал он мне лучший выходной костюмчик, все измазал…

— Я не смеюсь. Просто… он ничего плохого не хотел. У него душа постоянно восторженная, он в Аркаиме ходил перед храмом. А тебя за Анахиту принял, потому что ты вся в белом. И ожерелье вот это было, да?

— Да. Нефритовое.

— Ему все равно. «Землю Мазды озирает Ардвисура Анахита, станом, грудью совершенна, в ожерелье изумрудном, дева чудная, вся в белом…»

— Да уж… Портрет… И между прочим, тут Кчун Шик и явился. Выбежал из тени, очень театрально и очень кстати. Еще немного, и твой аркаимский святоша приобщился бы к божественному… прямо на мостовой.

— Ничего бы не приобщился. Он девственник, обет давал. Ну, и что же Кчун Шик?

— Да ничего. Оттащил этого боголюбца к фонтану, водой побрызгал, тот отдышался, и они ушли.

— И все? Вы даже не поговорили?

— А о чем бы я с ним разговаривала? Это для вас он чудо, а так… Обыкновенный проходимец, по-моему. Танцовщик он, конечно, отличный, но эта его прокатанность… как будто совсем без костей… И глаза ледяные. Я, знаешь, рада, что это не тот человек… за которого я его было приняла.

— Ну и ладно. Ну и хорошо. Что дальше будешь делать?

— Не знаю… больше никто билетов не присылает. У тебя какие-нибудь идеи есть?

— У меня всегда полно идей. А в Теночтитлане всегда есть, на что посмотреть.

— Колодец?

— Ну, в Колодец ты всегда успеешь, — я вспомнил Синобу и его кота. — Там сегодня Шекспира ставят. Что ты, Шекспира не видала у себя дома?

— Да мне ведь и за жизнь всего не увидать. На тебя полагаюсь.

По-моему, она была уже в полном порядке. Наваждение, какое там у нее было, отступило. Никто из тени больше ее не смущал, и я подумал: а он все-таки изрядный оболтус, этот, из тени, неотождествленный. Упустить такую женщину или отпустить… Вон глаза-то как горят, сосуд же благодати — такая, если только не обманывает. Да у них и счет другой обману, играм… Но это мы узнаем, рано или поздно.

— Полагайся, это верно… Я тебе покажу «Чокоатль».

— Что такое?

— Тоже местное шоу. Но туда надо обязательно идти вдвоем.

— О! И с кем же ты раньше ходил?

Я ответил безмятежной улыбкой:

— Ты к себе поедешь?

— Нет, я там устроилась, — она показала куда-то за дверь. — У меня в «Нопале» проходной двор, представляешь, соседи трансвеститы оставили бусы в сахарнице, на кухне туфля из змеиной кожи, шпилька шесть дюймов и размер сорок пять… Так что я у вас посижу, оформлю впечатления. А что? Надо ехать сейчас?

— Сейчас рано. Но долго не засиживайся. В этом туда идти… У тебя еще что-нибудь есть, полегче?

— Полегче? Это что, оргия, куда ты меня собрался вести?

— На оргии у нас вдвоем не ходят. Пятерками — минимум.

— Да нет у меня ничего полегче… ладно, придумаю. Значит, ты…

— За тобой приеду в «Нопаль».

…Назовите меня скверным рассказчиком, но я не берусь судить о том, чего не понимаю. Если бы я попытался соорудить ей одежду из двух оконных занавесок, то принцип был бы тот же: на плечах — узлами, а там — как придется. Но эти ее «занавески» вязал и драпировал Мастер. Куда мне, несмысленному!

О нашем путешествии можно было бы сложить песню; но все песни здешних дорог одинаковы. Мы отправились в путь и, наконец, достигли цели.

Я запомнил, что в полете она в этот раз боялась воздуха, сидела, скрестив кисти и лодыжки, тревожно поглядывала вниз. Мы поднялись так высоко, что вокруг был слабый отсвет вечерней зари, а под нами — полная ночь и отчетливо складывался узор городских пропастей между полей дробного света. И было холодно. Так что она в полном смысле слова оттаяла, снова очутившись на твердой почве. Слишком твердой, я бы сказал, чтобы двигаться на каблуках: с вертолетной площадки вела узкая тропинка между камней. Место, куда я ее привел, было на самом краю обитаемого города, почти в горах. Я сам бывал здесь нечасто. С виду — обычный каменный домишко, ни вывески, ни стоянки — сюда только по воздуху можно добраться, почти тишина… Катерина вопросов не задавала, и это было немного не в такт моему замыслу, но — женщина! Что с нее взять? Может, у нее закончился любимый лак для ногтей, и оттенок не в тон платью… Я был на сто процентов уверен, что все пойдет как надо. Светски держа ее под руку, прокладывал путь. Не задерживаясь в верхнем зале, с местной музыкой и баром, повел вниз. А там уже помещение было выдолблено в скале и не было другого света, кроме тростниковых свечей, и воздуха — кроме коричневого, и запаха, кроме шоколада.