Олег Кожин - Охота на удачу

— Если ты разучился смотреть в небо, значит, ты разучился мечтать.

Чужой голос, сдобренный смутно знакомыми интонациями. Она сидела на крыше «стакана», свесив ноги, задумчиво постукивая тонкой дудочкой по раскрытой ладони. Босые ноги, простое льняное платье до пят, на голове — свернувшаяся калачом коса. Старческое лицо на теле молоденькой девушки. Судица. Как две… нет, как три капли воды, похожая на своих сестер, но иная. Какая-то неземная, нездешняя даже на их фоне. Герка напряг память:

— Ружа? Вы Ружа-Кровь, верно?

— Мальчик вежлив, — в глядящих на него сверху вниз глазах читалось одобрение. — И у мальчика хорошая память… Тьфу ты, бред какой!

Женщина сплюнула через плечо и захохотала, запрокинув голову.

— Что, простите?

Посреди августа Герку вдруг обдало холодом, будто где-то совсем недалеко вдруг раскрылись дверцы гигантского рефрижератора. В этом смехе было больше безумия, чем в стае бешеных собак.

— Мальчик искал нас, мальчик подает надежды, мальчик бла-бла-бла… — Ружа изобразила рукой это самое «бла-бла-бла». — Мои дуры-сестры все еще так говорят?

Не зная, как вести себя в такой ситуации, Герка неопределенно мотнул головой, что могло означать как «да», так и «нет», или даже «вы все меня изрядно утомили своими шутками!»

— Века проходят, а они ничему и не учатся. Считают, если работало на крестьянах, месивших лаптями здешнюю грязь полтысячи лет назад, значит, сработает и на современном продвинутом молодом человеке. — Ружа коротко подмигнула Воронцову, дескать, мы-то понимаем, как они заблуждаются.

— Вы знаете, немного неудобно так стоять, — Герка повел шеей, хрустнув позвонками. — Вы не могли бы спуститься вниз?

— Итак, значит, несмотря ни на что, он по-прежнему у тебя?

Проигнорировав просьбу, судица с ожиданием уставилась на юношу. Переспрашивать, кто такой «он», было бессмысленно, и Герка со вздохом предъявил руку с примотанным к запястью пятачком. Словно светящуюся печать на входе в ночной клуб. Узкие губы судицы разрезал остренький язычок, когда монета застенчиво блеснула на солнце. Ружа глядела на нее точно сорока — с одной стороны, желая поскорее утащить яркую штуковину к себе в гнездо, с другой — обоснованно опасаясь нехороших последствий. Разочарованный вздох вырвался из ее груди, когда Герка раздраженно спрятал руку за спину.

— Ты ведь не отдашь его мне, верно?

Герка кивнул.

— Даже если я очень попрошу и пообещаю кое-что взамен? — Полувопрос-полуутверждение, в котором, однако, крылась робкая надежда.

— Нет.

Устав от пронизывающего голодного взгляда судицы, Воронцов стянул с головы бандану и намотал ее на запястье, скрыв вожделенный артефакт под красной тканью.

— Подумай хорошо, Герман, — не унималась Ружа, — я ведь далеко не самая плохая партия…

Навязчивость судицы не просто утомляла. Она раздражала, взбешивала, доводила до исступления. И только память о том кратковременном ужасе, что вызывали в нем сестры этой молодой старухи, заставляла Герку воздержаться от резких слов в ее адрес. Он промолчал.

— Они ведь могут и заставить тебя. Не отдашь добром, так Остен силой взять не погнушается, — сожаление в голосе Ружи казалось почти искренним. — В конце концов, не ты первый… Есть много разных способов, недобрых, нехороших, сулящих крупные неприятности тому, кто применит их к законному хозяину. Но даже после них можно очистить удачу. Отсеять проклятие, как сито отсеивает крупные фракции ила, грязи и камней, оставляя чистейший золотой песок. Будь уверен, Остен вынудит тебя прийти к нему…

— Надо же! И каким это образом?

— Твоя семья. Мать, отец, младшая сестра. Лиля, в конце концов. Ты ведь даже не подумал, что они могут с ней что-то сделать, верно?

— Плевать мне на Лилю! — запальчиво выкрикнул Герка. Слишком поспешно. Чересчур яростно.

— Ой ли?

И поскольку Герка пока еще не достиг того порога, за которым люди приобретают не очень красивое, но такое необходимое умение — врать в глаза собеседнику, он отвел взгляд. Да, он врал. Судице, самому себе, летнему ласковому солнцу, всему миру. Ему было не плевать. Но он все еще отказывался в этом признаться.

— Что же раньше мешало ему пригрозить моей семье?! К чему тогда вся эта комедия?!

— А кому захочется с утра до ночи возиться с ситом, стоя по пояс в ледяной воде, просеивая тонны пустой породы, когда можно взять золото прямо из банка?

— И что… что они теперь сделают с Лилей?

— Может, и ничего…

С надеждой вновь посмотрев на судицу, Герка наткнулся на ехидную улыбку.

— …но, скорее всего, убьют самым жестоким образом. В назидание потомкам, так сказать… — Ружа попросту издевалась, дразнила его. — Ладно, не бледней, а то удар хватит, — голосом добродушной бабушки проворчала она. — Мои дуры-сестры сказали верно: кривые дорожки и звериные тропы почему-то вновь и вновь выводят тебя на шоссе, ведущее в нужном направлении.

— Ваши сестры заодно с ними! — бросил Герка сердито. — Все и всё, с чем я сталкивался в последнее время, на поверку оказывалось каким-то фарсом… Почему я должен верить их словам?

— Заодно с кем? С Остеном и его помойными крысами? — Тонкие брови удивленно поползли вверх. — Брось, Герман. Жива и Обрада, конечно, дуры, но дуры честные. Они действительно сказали тебе все, что могли. И они действительно защищали тебя. Не их вина, что они оказались пешками на чужой доске… Конечно, могли бы и догадаться, но я же говорю — дуры! Их оправдывает только то, что с нами такое нечасто бывает. И будь уверен, и Остен, и этот хорек Швец недолго будут ра…

— Зачем вы здесь? — бесцеремонно перебил ее Гера. Знал, что рискует, но все же перебил. — Вы ведь не думали, что я вот так, за здорово живешь, подарю вам артефакт?

Женщина отложила дудочку и поменяла позу, сделав это настолько плавно, будто перетекла из одного состояния в другое. Опершись ладонями на край крыши, судица наклонилась к Герке, отчего из-за просторного ворота вывалилось тяжелое монисто. Воронцов против воли залюбовался висящими на толстой цепочке монетами разных номиналов, чеканок, стран и даже времен. Завороженный магнетизмом украшения юноша сумел оторвать от него взгляд, только когда Ружа ревностно прикрыла монисто ладонью.

— Нет. Но ты все равно отдашь его мне, Герман. Отдашь добром, безо всякого принуждения, и уже совсем скоро. Не сегодня… впрочем, ты прав, я здесь не для этого. Я здесь для того, чтобы дать тебе уверенность!

Молчание Геры красноречиво показывало, что он обо всем этом думает.

— Давайте, че! — наконец развязно предложил он. — Вы ее в подарочную упаковку завернули?