Вадим Храппа - Ульмигания

Он приподнялся, и Кантегерд, на ощупь отыскивая концы, развязал ему руки. Василько отпустил его и исчез в темноте. Кантегерд встал на ноги. Внезапно он почувствовал, что ему стало гораздо легче, чем было до сих пор. Он будто вышел из тумана на берег, к чистой воде. Так было, когда он пришел в Самбию и увидел море. Вместе с тем появилось осознание того, что он только что совершил какую-то роковую ошибку, за которую после придется жестоко заплатить. И если б знать — какую? — то ее можно бы тут же исправить. Но в голове была мешанина, в которой он не мог разобраться.

— Послушай, — сказал он в темноту.

— Нет, — перебил его голос Васильки. — Я тебя уже выслушал. Теперь ты меня будешь слушать. У меня в руках меч, и ты знаешь, что это значит. Если не хочешь лишиться своих витингов, ты их сейчас отошлешь.

Кантегерд подошел к двери, открыл ее и приказал ятвягам разойтись.

— У тебя все в порядке, светлый князь? — спросил один из них, вглядываясь в свете факела в Кантегерда.

Приказ казался странным, и он надеялся увидеть какой-то жест или знак о том, чтобы быть начеку. Но и лицо, и голос князя были спокойны, и даже казалось, он доволен чем-то.

— Да, — сказал он. — Теперь я могу без вас обойтись.

Оглядываясь, витинги ушли.

— Ну? — спросил Кантегерд, повернувшись лицом к темному проему.

— Что дальше?

— Пойдем к моим рыцарям. После ты расплатишься с нами, и мы мирно уйдем. Если кто из них захочет остаться у тебя на службе, я не стану возражать. За раненым татарином кто-нибудь из нас придет позже.

Наемники не очень удивились, видя, чем окончились переговоры Кантегерда с Василькой. Любой из них мог бы проделать то же самое, если б понадобилось. Они дали запереть себя в палатах, где жили, потому что видели бредовость княжеских обвинений и надеялись, что это быстро выяснится. Большая беда ждала бы ятвягов утром, когда б наемники узнали, что Кантегерд собирается расправиться с Василькой.

Двое из них сопроводили князя за жалованьем.

После, уже устроившись в седле и упрятав за пазуху свой мешочек с брактеатами, динариями и солидами,[114] Василько сказал Кантегерду:

— Мне жаль тебя, князь. Я не убивал Генриха. Но твое княжество, действительно, кое-кому очень нужно.

Василько подумал, что-то прикидывая в уме, потом добавил:

— У тебя есть две недели. И если за это время ты не разберешься с тем, что у тебя тут творится, я начинаю собственную охоту.

«А вернее, продолжу охоту князя Ванграпа», — подумал он, но вслух ничего не сказал, пришпорил коня.

Они уходили на юг. Князь Кантегерд стоял и смотрел вслед. Вместе с ним стояли дозорные витинги. В тот день, когда выяснилось, что самбы пленили князя ятвягов, Василько распорядился возобновить охрану стен и ворот деревни.

— Прикажи, князь, и мы их догоним, — сказал один из витингов.

Кантегерд повернулся и пошел к дому.

Вместе с прекращением службы на ятвягов Василько перестал быть начальником своим рыцарям. Народ это был разноплеменный и разновозрастный, и чаяния у них были разные. Кто-то хотел уже покоя и почета. И того и другого можно было добиться на службе у Ордена. Кто-то собирался к ливонцам — менее строгое соблюдение ими уставов давало возможность быстрого обогащения и получения титула и вотчины. Кто-то думал податься к ляхам. Большинство приступило к Васильке с просьбой не распускать дружину, а податься куда-нибудь всем вместе. За годы они притерлись друг к другу и в бою действовали, как единый организм, что увеличивало шансы на выживание каждого.

Но Василько не хотел втягивать их в собственную войну, да и неразумно гоняться за собакой целой дружиной. К тому же неизвестно было, что дадут эти две недели, выделенные им Кантегерду. Уговорились через месяц встретиться в Кенигсберге. Там все и решить. Все равно нужно время, чтобы оглядеться, послушать, что говорят в трактирах.

Расстались у стен Гермау. Рыцари поначалу хотели переночевать в замке, но решили, что если поторопятся, то к утру уже будут в Кёнигсберге.

Василько направился к воротам.

Кантегерд вернулся домой и лег спать. Перед этим он еще пытался разобраться в кутерьме, которая завертелась вокруг его племени: «Что там говорил Василько насчет того, что кому-то очень нужно мое княжение?..» — но голова была тяжелой, в ней мелькали обрывки фраз, смутные образы — все это болью отдавалось в затылке и гулом в ушах. Он присел на лавку, чтобы попробовать хоть что-то понять в том, что происходит, но завалился на нее и уснул. Спал недолго, а проснувшись, сел и уставился на растрескавшийся сучок, чернеющий в бревне стены.

Позвал раба-литовца, послал его за витингом, которого все звали Ангрис — Уж. У него было и два других имени. Одно — то, что ему дали при рождении, и второе — христианское, но их давно уже все забыли. Ужом его звали за выдающиеся способности лазутчика. Считалось, что он может влезть в любую щель и спрятаться даже в скудных пучках травы на склонах голых дюн. Кроме того, он, как и все лазутчики, умел бесшумно подкрадываться к дозорным и убивать их так, что те при этом не издавали и вздоха. Ему Кантегерд и поручил догнать и убить Васильку.

— Не доезжая Гирмовы, с левой стороны от дороги есть заброшенная деревня самбов. Василько должен быть там.

— Он один? — спросил Ангрис.

— Один.

— Могу я взять с собой еще кого-нибудь?

— Нет. Об этом никто не должен знать.

Ангрису не понравилось задание. Оно принесло бы ему большую славу в случае удачи, однако риск был слишком велик. Он привык рисковать — это была его работа, его жизнь, к которой его готовили с младенчества. Однако в этом случае почти не было шансов. Но даже не это тревожило искуснейшего из ятвяжских шпионов. Не само задание, а то, как об этом говорил князь. Взгляд его неподвижно упирался в стену, казалось, что он говорит во сне. Но речь его была связной и осмысленной.

Кантегерд замолчал, и Ангрис подождал немного, думая, что князь что-то еще добавит, но тот повалился боком на лавку и уснул.

Ангрису очень не нравилось это поручение, но как бы там ни было, его нужно было выполнять, и он отправился в сторону Гирмовы. Назад, в ятвяжскую деревню у часовни Святого Креста, он никогда уже не вернется. А Кантегерд хватился его только через несколько дней и был сильно удивлен, услышав о том, что он сам как-то ночью куда-то его отправил. Князь сначала не поверил этому, но когда его раб — старый литовец, которому он бесконечно доверял, подтвердил слова дозорных витингов, выпустивших Ангриса через южные ворота, князь попытался вспомнить, что же произошло в ту ночь и куда он мог послать своего лучшего лазутчика. Однако все попытки обрывались жгучей головной болью и гулом в ушах, что само по себе о чем-то напоминало… но о чем?