Вадим Храппа - Ульмигания

— Я — с Тем, кого вы ждете, — ответил Василько и тут же понял, что совершил ошибку, открыв рот.

На ятвяжской кобылке и в русском шлеме, который часто использовали и самбы, он должен был сойти за прусса. Но его спросили, и он ответил — ему не оставалось ничего другого. А самб услышал его акцент. Василько был в тяжелом панцире и метнуться куда-то в сторону от направленного в горло копья не успел бы. К счастью, кому-то из татар показалась эта сцена затянувшейся, и самб, выронив копье, схватился за стрелу, пробившую ему грудь. Одновременно с этим сверху, прямо из воздуха, возник другой витинг и рухнул на Васильку, проскрежетав ножом по панцирю. Василько поднял кобылу на дыбы и бросил в сторону, пытаясь скинуть повисшего на нем сзади самба, но тот прилип, как паук, уцепившись за упряжь. Как только передние ноги кобылы коснулись земля, самб перекинул ногу через круп. Василько этого не видел, но знал, что именно так и должно быть, и, развернувшись всем корпусом, двинул локтем в то место, где могла быть голова самба. Шип, напаянный на локтевой щиток, вошел ему в висок. Самб упал, и Василько смог разглядеть, что обоим рыцарям за ним повезло гораздо меньше — их сняли с лошадей. Один еще отбивался, но другой уже лежал на траве, корчась вокруг вошедшего ему в живот трезубца. Это был Войтек. Не то чех, не то лях, почти мальчишка, он недавно прибился к Василькиной дружине и обещал быть очень хорошим воином. Первым побуждением было — повернуть, но Василько сдержался и, выхватив меч, послал кобылу к поляне. Он уже слышал топот коней наемников, и — с другой стороны поляны — боевой клич ятвягов: «За мать Лосиху!» Это кричали люди, которых считали христианами.

Сумерки на поляне были реже, чем в лесу. Он уже видел, как силится приподнять голову от камня князь Кантегерд в попытке разглядеть то, что происходит, как выскочил из своей палатки вайделот с большим ритуальным ножом, как он вскинул руки к небу, взывая к богам. Василько увидел самбов, скачущих на неседланных конях ему наперерез. Но обо всем этом он забыл, едва заметив, что под углом к нему, к жертвенному камню большими прыжками стремится рыжий пес. Василько вдавил шпоры в бока кобыле.

Пес опережал его совсем чуть-чуть, на пол-лошади и, не добежав до камня, резко свернул в сторону и ушел в лес. Василько провожал его глазами и не видел, ни как падали сбитые татарскими стрелками самбийские витинги, ни как высыпали на поляну ятвяги. И только когда пес исчез в темноте за деревьями, он оглянулся и удивился тому, как мало на поляне самбов. Около десятка их, сбившись в кучку, отчаянно отбивались от толпы ятвягов. Василько слез с коня и перерезал веревки, стягивающие Кантегерда и его товарищей. Потом велел одному из подъехавших наемников разыскать вайделота, если тот еще жив.

Он был бы жив. Ятвяги не посмели бы тронуть жреца. Но татарским лучникам было все равно, кого насаживать на свои стрелы. Две из них попали вайделоту в грудь, а одна пробила щеку и застряла в горле. Ни Василько, ни князь Кантегерд так и не узнали, что же тогда готовилось на Гальдагоре.

Глава 18

Как только Кантергерд услышал об исчезновении Генриха, тут же распорядился возобновить прервавшиеся было поиски.

— Три дня уж прошло… — напомнил ему Василько, но настаивать не стал. Даже сам возглавил группу, отправившуюся на север от деревни, в пустынные места, где среди дюн жил вечный ветер. Он был почти уверен, что Генриха на этом свете уже нет, и не надеялся найти его, но Васильке нужно было подумать. Какие-то смутные подозрения не оставляли его в покое. Чувство было такое, будто что-то, о чем он всегда знал, вдруг выскочило из головы, и он никак не может вспомнить, что же это было?

Он поднялся на гору, самую высокую в Ятвяжском углу, с которой в ясную погоду хорошо были видны и западный, и северный берега полуострова. Прямо перед ним были земли, когда-то принадлежавшие племени князя Ванграпа. У небольшого лесочка еще можно было разглядеть остатки его деревни, примостившейся у ручья. Несколько домов было восстановлено, там жили ятвяги.[113]

Василько, в который уж раз, вспомнил, как легко бежал стройный красноватый пес… Это явно не тот, которому Ванграп выпустил кишки. Тот был старым, с проседью в шерсти и куцым хвостом… Что-то было не так. Ах да! Пес еле заметно припадал на левую ногу. Василько тогда, в ольшанике, зацепил его. Хотя должен был убить. Но нож в самый последний момент вдруг вильнул в сторону. Это так удивило Васильку, что он потом несколько раз подолгу разглядывал верный кинжал, пытаясь найти появившиеся с годами изъяны. Их не было.

Глава 19

К вечеру поисковые группы стянулись в деревню. Ничего не дали ни прочесывание лесов и дюн, ни расспросы по мелким деревушкам. Кантегерд сидел, глядя в пол, как обычно, когда он размышлял, но попытки Василько втянуть его в разговор ни к чему не привели. Только иногда князь поднимал голову и спрашивал:

— За что же мне все это?

— Да не за «что», а «почему»! Надо подумать, откуда это идет, — пробовал Василько разговорить его, но Кантегерд опять склонял голову и тупо смотрел под ноги.

Василько оставил его и вышел во двор.

В липах, за часовней, пробовал голос соловей. Несколько раз щелкнет и прислушается. Потом немного посвистит вполсилы и опять вслушивается — то ли в свой голос, то ли ждет от кого ответа. Женщины, сидя у своих домов — кто на корточках, кто на пеньке, — ждали коз с пастбища. Из дома вышла Марта и стала звать Дитриха. Он отозвался из-за дома и потом прибежал, шлепая босыми ногами по выстланной булыжником площадке. Марта что-то сказала ему, Василько не расслышал, он сидел немного поодаль от двери под тихо шелестящей только что распустившимися листочками березой.

— Я еще немного поиграю, — попросил Дитрих.

— Нет, — Марта повысила голос. — Вода остынет.

Они вошли в дом, а Василько еще смотрел какое-то время на диагональ строганой доски закрывшейся за ними двери, отключив сознание, не подпуская к себе страшную догадку, которая нарастала снежным комом и вдруг прорвалась, и ударила в голову и в лицо, и вспыхнула, окатив жаром так, что Василько мгновенно покрылся потом.

Дитрих чуть заметно хромал.

Василько бесшумно вошел в жарко натопленную комнату мальчиков. Дитрих, голый, спиной к входу стоял в тазу с водой, а Марта поливала его из глиняного кувшина, На его левом бедре был хорошо виден узкий, затянувшийся коричневой корочкой ножевой порез.

«Заживает, как на собаке», — почему-то подумалось Васильке.

Дитрих вздрогнул и повернулся к нему.

— Открой рот, — сказал ему Василько.