Вадим Храппа - Ульмигания

Марта считалась очень высокой девушкой в своем племени, и она никак не думала, что Василько сможет так легко нести ее, хотя и слышала разговоры о его невероятной силе. Она вяло вспомнила о том, как он ломает о колено ятвяжские мечи, потом уткнулась ему в плечо и вдруг заплакала. Сначала тихо, подвывая, а потом навзрыд, захлебываясь слезами.

— Поплачь, — приговаривал Василько, покачивая ее на руках, как младенца. — Поплачь, княжна, от этого тебе полегчает. Я знаю, у меня однажды тоже так было…

Глава 16

Кантегерд в тот день не приехал.

Не приехал он и к утру следующего. Зато на рассвете витинги, открывая южные ворота для скота, увидели снаружи понурую лошадь с лежащим на ней всадником. Непокрытая лысая голова его была залита кровью. Из-под правой лопатки торчало древко копья.

В яремной вене татарина слабо, но ровно вздрагивала жизнь. Василько хотел сунуть руку ему за пазуху, чтобы ощупать место на груди, где вышел наконечник копья, но большая часть крови спеклась с одеждой и прилипла к коже так, что рубаху пришлось резать и отдирать кусками. Древко обрезали сразу, оставив снаружи конец в полторы ладони. Судя по углу, под которым он торчал, копье вошло удачно, задев только край легкого. Скверным было то, что оно не проскочило насквозь, видно, метнули с большого расстояния. Непонятным было и обилие крови. Древко должно было запереть рану, и кровь разлилась бы внутри тела.

Голого татарина перевернули на левый бок, и Василько, наконец, ощупал место, где должен был, но не вышел наконечник. И тут татарин открыл глаза и хрипло, с бульканьем в груди, что-то спросил на никому не понятном языке. Василько ответил, судя по тону, успокаивающе. Татарин закрыл глаза. Лицо его было цвета недубленой кожи козленка. Не поднимая век, он сказал несколько слов, потом, после передышки, еще несколько.

Василько слушал, легонько похлопывая пальцами по коже спины, вокруг торчавшего обрезка копья. Лицо татарина кривилось, но говорить он продолжал. И вдруг, неожиданно для всех, Василько сильно ударил ладонью по древку и вогнал его в спину татарину. Тот захрипел и потерял сознание. С правой стороны от соска у него высунулся широкий окровавленный наконечник. Василько взялся за него и неторопливо вытащил все остальное. Его еще надо было обмыть, чтобы прочесть насечки — руны, но и так — по тому, что наконечник был широким, каменным, стало ясно: это копье для ритуальных убийств. Как оно оказалось в спине татарина, было непонятно. Жертву обычно убивали связанной, на специально освященном для этих целей камне с желобком для стока крови. Василько же о том, что ему сказал татарин, пока помалкивал. А спросить никому не приходило в голову. Любопытство — черта не воина, но беззубой старухи.

А копье попало в татарина случайно. Только потому, что у витинга, метнувшего его, ничего другого под рукой не оказалось. Кантегерда и тех, кто сопровождал его, пленили, когда они поднимались по лесистому склону Гальдагоры. Не прислушиваясь к заверениям Кантегерда о том, что он пришел с миром, самбы связали их и бросили посреди поляны, у ритуального костра. Там пленники провели почти сутки. Их по первому слову отводили по нужде, давали воды, но не кормили. И никто не обращал внимания на требования Кантегерда отвести его к вождю или вайделоту. Было ясно — готовят к жертвоприношению. Неподалеку от ритуального костра росла поленница жертвенного. Когда стало ясно, что мирная миссия провалилась, татарин, умевший напрягать тело так, чтобы потом освободиться от веревок, ночью развязался и освободил ятвягов. Но как только он начал снимать путы с лошадей, самбы это заметили и подняли тревогу. Татарину удалось запрыгнуть на коня, но, когда он уже был на краю поляны, витинг, несший дозор, метнул копье.

Глава 17

Кантегерд лежал на широком плоском жертвенном камне, а по правую и левую руку от него лежали и тоже ждали своей участи его верные витинги. Им, остававшимся еще язычниками, хоть их и приводили к крещению, казалось почетным умереть рядом с вождем, и они спокойно с достоинством ждали, когда Перкун рукой вайделота занесет над ними жертвенный нож или копье. Князю такой конец совсем не нравился. Если б его народ был более крепок в христианстве, он, может, и согласился бы на жертву. Но с его смертью ятвяги могли вернуться к язычеству, присоединиться к воюющим самбам и разделить их судьбу, уже сейчас слишком очевидную — самбы будут драться с Орденом до последнего воина… А он собирался послать мальчиков учиться на запад, в Великую Империю… Хотел выдать Марту за Васильку… Интересно, добрался ли татарин до деревни? Один из витингов Кантегерда видел, как вскинул руки пробитый копьем татарин, как обмяк на лошади, уносившей его в лес… Вряд ли. Если б он добрался, Василько со своей дружиной и ятвягами уже был бы здесь. Слишком много времени прошло с тех пор, как татарин попытался бежать. Кантегерд покосился в сторону шалаша, увешанного амулетами. За двое суток он так и не видел, чтобы оттуда выходил вайделот. Может, его там и нет? Вообще происходило что-то странное. Чувствовалось напряженное ожидание чего-то. Или кого-то? Поляна была изукрашена, как к празднику, — деревья в побрякушках; столбы с головами вепря, лося, медоеда, зубра; три огромных деревянных бога посредине — Пикол, Перкун, Потримп. Но никакого праздника сейчас нет. Неужели вся эта чепуха об ожидании Нового Кривы действительно имеет какие-то основания? Человеческие жертвы — совсем не рядовой случай. К чему-то же это приурочено!

Об этом же думал и Василько, следя за тем, что происходит на поляне. У него было полтора десятка мечей, да еще сотня ятвягов обходила гору с другой стороны. Василько предпочел бы все решить без них. На Совете он предложил план, с которым мог бы малой кровью и бесшумно освободить князя при помощи только своих людей. Но ятвяги неожиданно обиделись и довольно резко напомнили ему, что это, прежде всего, им самбы объявили войну, а он — Василько, хоть и Великий Воин, но всего лишь наемник.

Четыре татарина, выбрав удобные места для стрельбы из лука, наблюдали. Несильный ветер шелестел кронами дубов. Среди деревьев он не чувствовался, но на поляне должен был изменить полет стрелы, и Василько боялся, что это может испортить дело.

Он отдал последние распоряжения и с двумя воинами направился к поляне. Василько уже приближался к ней, когда чья-то рука из сумерек перехватила узду его лошади, а у своей шеи он увидел узкий длинный наконечник метательного копья.

— Ты пришел за своей смертью? — спросили его на самбийском диалекте. — Или ты — с Тем, кого ждем?