Анна Мистунина - Искупление

— Постараемся дожить, Атуан. Обидно было бы потратить столько сил зря, не правда ли?

«Проверка постов», затеянная Атуаном, свелась к бесцельному хождению вдоль растянутых по берегу шеренг арбалетчиков. Все было, разумеется, в порядке — арбалеты взведены, островерхие шлемы начищены, длинные кожаные колеты блестели железными пластинками, взгляды пытливо шарили по дальним холмам, ища движение. Приветствия, которыми встречали брата-принца и советника императора, прозвучали бы неизящно для тонкого придворного уха, но были искренни. Атуан улыбался, отвечая на вопросы и выслушивая грубоватые шутки, и даже у Кара отлегло от сердца. Глаза у воинов блестели сегодня по-особому ярко — Кар хорошо знал этот блеск, знал, что близость сражения пьянит их крепче любого вина.

— Когда ждать-то, принц? — звучало то и дело.

— Завтра, — отвечал Кар.

«Завтра». Это слово перекатывалось от одного к другому, будя целый букет различных чувств: нетерпение, разочарование, облегчение — еще не сейчас, еще есть время пожить, и жадную поспешность — скорей, давайте их сюда!

— Почему ты уверен? — тихо спросил Атуан.

— Кати сказала.

— Заждались уж! — выкрикнул румяный, как поджаристый калач, молодой стрелок из первого ряда. — Э-эх! Наколдуйте нам тень, ваше высочество!

Кар засмеялся вместе со всеми. Еще одно отличие: при дворе никто не рискнул бы в лицо назвать брата-принца колдуном. В армии же со временем научились гордиться его способностями, как всегда гордятся полководцами, под чьим началом одерживают победы. Атуан тонко улыбнулся:

— Я заметил, что никто не просит меня помолиться о наступлении дождя.

— Может быть, не считают тебя таким уж хорошим жрецом? — предположил Кар.

— Это несправедливо, принц.

— Разумеется. Ты образец святости, друг мой.

Солнце и впрямь припекало изрядно. На чистом, словно выметенном небе не было видно ни облачка. Солдаты жарились в доспехах, тяжелый запах пота сделался уже привычной частью жизни. Атуан тоже выглядел покрасневшим, что, впрочем, неплохо гармонировало с цветом его сутаны. И только Кар в блестящем костюме мага, который носил теперь под плащом постоянно, не страдал от жары — драконья кожа приспособлена к любой погоде.

От места, где левый фланг имперских арбалетчиков смыкался с такими же шеренгами вооруженных луками аггаров, Кар и Атуан повернули обратно. На холм поднялись запыхавшиеся, но повеселевшие, перебрасываясь немудреными шутками, что, повторяясь из года в год, по-прежнему доставляли удовольствие обоим.

Они резко замолчали, столкнувшись с Тагрией, направлявшейся туда же — к палаткам. Остановились. Атуан склонился в учтивом поклоне. Тагрия присела, чуть не расплескав густо парящий котелок с водой, который несла в руках. Кар почувствовал, как бешено заколотилось ее сердце, как задрожали колени, и от души проклял самого себя. Пока он мучился, соображая, что сказать кроме простого «здравствуй», Тагрия кинула ему всего один трепетный взгляд и быстро пошла дальше. Через несколько минут она уже скрылась из виду. Кар вздохнул.

— Баронесса все надеется, — негромко произнес Атуан.

— Знаю. Что я могу поделать?

— Мне кажется… Впрочем, прости, что вмешиваюсь.

— Нет, говори.

— Она не надеялась бы так, если бы не знала, что ты… что тебе не все равно.

— Разумеется, мне не все равно, — Кар медленно двинулся вперед. Жрец подстроился к его шагам. — Конечно, нет, Атуан. Это Тагрия. Но ты же понимаешь — я не в силах дать ей, чего она хочет.

— А сказать ей об этом?

— Тоже не могу. Не могу ее ранить. Это… трудно объяснить.

Трудно? Никому другому Кар и не стал бы этого объяснять. Но Атуан — другое дело. С первого дня Нашествия, когда приговоренный к смерти колдун и перепуганный деревенский священник впервые оказались вдвоем против заклятия, он видел многое. Он стоял с императором на дворцовых ступенях в тот день, когда на враз опустевшие плиты двора с неба спустился золотой грифон, и повелитель истинных людей кинулся ему навстречу с криком, который долго еще отдавался звоном в ушах верноподданных. Атуан был в первых рядах, когда при большом собрании народа, на площади между дворцом и храмом Верховный жрец объявил о своей ошибке и признал невиновность брата-принца. Атуан был там, когда войска Империи брали Долину, когда убивали грифоньих птенцов; он помнил, как брат-принц вернулся во дворец, лежа ничком на спине растрепанного, непрерывно шипящего Ветра, как заперся в своих покоях, не впуская никого, даже императора, и только снова и снова требовал вина; как вышел оттуда через месяц, грязный, обросший, дурно пахнущий — и велел собирать войска, ибо он знает, где искать сбежавших колдунов. Атуан видел, как Кар плакал над трупами им же убитых магов, как содрогался, жадно глядя на кровь, заливавшую поля сражений, как стискивал зубы и до посинения сжимал на груди руки, борясь с искушением. Атуан видел его веселым, отчаявшимся, почти безумным. Видел и, вопреки своей жреческой природе, не осуждал. И если Атуан спрашивал, ему следовало ответить.

— Скажи, что для тебя честь, Атуан?

Жрец улыбнулся.

— Я из простой семьи, ваше высочество. Меня учили пасти коров, сбивать масло… Чести не учили. Мне кажется, честь это то, что заставляет вас поступать так, а не иначе — как нужно, а не как лучше для себя. Жертвовать собой, идти вперед, когда хочется забиться под кровать. Для меня то же самое делает вера.

— Вера, — Кар кивнул. — Ты неплохо все объяснил. Понимаешь, было время, когда у меня не оставалось ни чести, ни веры. Я отрекся от них. Предал, растоптал. Тагрия… она стала моей новой честью. Если бы не она…

Жрец понимающе кивнул. Через несколько шагов сказал:

— Мои родители живут в Йонде, это соседняя с Дилоссом область, ее, к счастью, не коснулось заклятие. Морий — пьяница и развратник. Он был таким и в молодости, а к пятидесяти годам стал только хуже.

Кар молчал. Они медленно шли вдоль палаток, отвечая кивками на поклоны и рассеянными улыбками — на обращения и казались, наверное, с головой погруженными в важные государственные дела.

— Если ты попросишь, — продолжил Атуан, — Верховный жрец не откажет признать их брак недействительным.

— Именно поэтому я не могу обратиться с такой просьбой. Во всяком случае — пока я наследник престола. Уж ты-то должен понимать.

— Понимаю, — вздохнул жрец. — Казус чести, да?

— Что это значит?

— В храме мы называем так случаи, когда интересы веры требуют от нас действий, противоречащих вере. Казус веры.

— Как, например, сотрудничество с колдуном?

— Да. В твоем случае это — казус чести. Твоя честь хочет, чтобы ты поступился честью… не завидую тебе.