Анна Мистунина - Искупление

— Не сердись на него, милая. Он еще очень молод и глуп.

— Он сказал, что больше всего на свете ненавидит колдунов! — Тагрия не удержалась и всхлипнула. — Что раз я выбрала колдуна, я ему теперь никто! Он не хочет меня больше видеть!

— Тагрия, — Карий развернул ее к себе, заставил посмотреть в лицо. — Послушай меня. В твоем брате говорят обида и ревность. На самом деле он любит тебя. Ты маг, Тагрия! Неужели ты сама не видишь его чувства?

— Но почему он так?!

— Он молод, — повторил Карий. — А еще он очень упрям. Как и ты, моя Тагрия. Вы оба не умеете признавать поражений.

— Ну вот еще, — фыркнула Тагрия сквозь слезы.

— Об этом я и говорю, — улыбнулся он.

— Какой-то жрец услышал, как мы кричали. Отругал его. Сказал, жрецы борются против колдунов из любви к Богу и к Империи, а не из ненависти, что ненависти в сердце жреца быть не должно, а если Бетаран этого не понимает, то и в храме ему делать нечего.

— Что же ответил Бетаран?

— А ничего. Он ничего не понял!

— Дай ему время повзрослеть, и он, может быть, поймет. Почему ты сразу мне всего не рассказала, Тагрия?

Без бороды и с короткими, как принято у магов, волосами, Карий снова казался очень молодым. Тагрия знала, что дело здесь не только в гладко выбритом подбородке. Его Сила, та самая, проклятая, полученная из крови Сильной Кати, спасшая недавно целый мир, все еще не иссякала. Карий ненавидел эту Силу и ненавидел себя за то, что использует ее. Тагрия ничем не могла его утешить.

Его глаза смотрели с тревожной заботой, проникали в самое сердце. Тагрия больше не закрывалась от его взгляда — зачем? Но Карий нечасто заглядывал в ее мысли, разве только в самые нежные минуты вдвоем. Вот и сейчас он ждал ответа, хотя мог увидеть его и сам.

— Потому что, — Тагрия снова отвернулась и прижалась к нему спиной. Сказала тихо, глядя в воду: — Ты тоже поссорился с братом.

— Да.

— Он знает… про то, что знаю я? Что было… ночью?

— Нет, — ответил Карий. — Довольно и того, что знает он.

Тагрия почти глазами видела темноту у него внутри. Он был принцем Империи и Сильнейшим народа магов и, конечно, не нуждался в защите, но так хотелось закрыть его собой, заслонить от мрака и боли! Карий почувствовал, обнял ее крепче. Так они долго стояли, обнявшись, и смотрели на озеро, на грифонов, что садились и взлетали со скал. Тени удлинились, обещая скорое наступление ночи. На берег выходили окончившие дневные дела маги, сбрасывали одежду, смуглые тела мелькали в голубой воде. Грифоны присоединялись к своим купающимся друзьям. Звучал смех. Кое-кто направлялся было приветствовать Сильнейшего, но, видя его погруженным в задумчивость и Тагрию в его объятиях, останавливались. Близко никто не подходил.

— Жрецы вернулись от Злых Земель вдохновленными, — заговорил наконец Карий. — По их молитвам был восстановлен заслон, и наш мир спасен от угрозы звероподобных. Некоторые настолько уверовали в свои силы, что принялись молиться и просить о разрушении заклятия подчинения. Кое-где…

— Получилось? — спросила Тагрия, потому что он замолчал.

— Не у всех. Пока достоверно известно об одной деревне в приморье. Все жители вернулись к нормальной жизни. И еще одна дворянская семья, с них все и началось. Я узнал только перед отлетом. Тогда же узнал и Верховный жрец. Через час храм уже кипел…

— Представляю, что теперь начнется!

— Хорошо, если будет разрушено заклятие. Мы сами должны бы исправить зло, да где взять столько Силы? Но власть храма снова укрепится, и сможет ли Эриан их обуздать… не знаю.

— Жрецы будут всем заправлять, да? Им того и надо!

— Да, — сказал Карий. — С тех пор, как император Атуан не позволил им убить нас с матерью и сделал меня братом-принцем, уважение к храмовым законам пошатнулось. Потом Эриан объявил магов своими подданными — можно сказать, отменил главный храмовый закон. А жрецов за годы Нашествия стало вдесятеро больше. Теперь их власть усилится…

— Что же нам делать? — спросила Тагрия. — Что останется нам?

Карий ответил не сразу. Но когда он заговорил, голос его звучал твердо:

— Надежда, моя Тагрия. Нам остается надежда. Родятся дети, — его руки погладили ее живот, — вылупятся грифоны. Мы выжили, это самое главное. Когда-нибудь мы научимся этому радоваться.

— А наши братья… они когда-нибудь будут снова с нами?

— Я надеюсь, — прошептал над ее ухом Сильнейший. — Надеюсь всем сердцем!