Дмитрий Казаков - Сердце Пламени

— Я слышал об этом, — кивнул шах. — И хоть считаю этот обычай глупым, не буду с тобой спорить. Как говорят у нас — в чужое кочевье свою кошму не понесешь. Говори, что надо делать, брат!

Консул хорошо понимал, что предводитель орков остается его союзником до тех пор, пока их интересы совпадают. Предстояли непростые переговоры о том, как именно разделить земли Лузиании, что делать с крепостями на ее южных границах. Но он вовсе не собирался в них вступать.

— Иди за мной, — сказал Харугот и, развернувшись, зашагал к воротам замка. Прошел мимо охранявших их Чернокрылых и орков из рода шаха. Пересек двор и через высокие двери вступил в пределы центральной башни. Шахияр и остальные последовали за ним, ничего не спрашивая.

Они знали, что будет дальше. Ну, по крайней мере, думали, что знают.

Изнутри башня выглядела не так роскошно, как снаружи — голые стены, низкие потолки, выщербленные ступени. Даже тронный зал, где победителей ждал правитель Лузиании, напоминал большой сарай. Висящие на стенах знамена покрывала плесень, а лезвия скрещенных алебард — ржавчина. Проникающий через узкие окна дневной свет казался тусклым. Трон был опрокинут, побежденный сидел в обычном кресле, перед ним стоял круглый столик из полированного алого клена.

При появлении консула и шаха двое орков с обнаженными мечами отступили от короля.

— Можете идти, — кивнул им Шахияр.

— Ну что, ты готов подписать то, о чем мы договаривались? — спросил Харугот, когда за воинами закрылась дверь, и они остались в зале всемером.

— Отречение в твою пользу? — король, опухший, в испачканном пылью черном флотере с бриллиантовыми пуговицами и золотыми позументами, поднял искаженное страданием лицо. — Все уж лучше, чем в его… — он с ненавистью глянул в сторону орков. — Доставай пергамент.

— Эй, что такое? — нахмурился Шахияр. — Какое отречение? Я не…

Консул резко повернулся, махнул руками, словно отбрасывая что-то от себя, и шах осекся на полуслове. Лицо его застыло, глаза утратили блеск, руки обвисли. Мгновением позже то же самое произошло с королем, обоими таристерами и одним из орков. Второй отскочил, зашипел, точно кошка.

— Маг? — проговорил Харугот. — Брат решил обезопасить себя? Вот только зря он это…

На голове правителя Безариона зашевелились волосы. Тронный зал окутала мгла, словно за окнами наступила ночь.

— Мар![13] — крикнул орк, вскинул руки, между ними заклубилось пламя, полетели искры. Клубок ало-желтого огня он швырнул, точно снежок, но тот бессильно разбился о лицо консула. Второй произвел тот же эффект, а третий Харугот поймал и раздавил в кулаке.

— Как-нибудь в другой раз, — сказал он, точно извиняясь, и возникшая из воздуха черная дымка заклубилась вокруг мага, закутала его в кокон. Изнутри донесся истошный вопль. Кокон лопнул, стало видно лежащее на полу неподвижное тело. — Сейчас у меня дела поважнее…

Консул подошел к шаху, некоторое время осторожно гладил воздух около его висков, а затем резким движением всунул руку в голову Шахияра. Подержал ее там и столь же стремительно выдернул. Затем проделал ту же операцию и с двумя другими орками, причем из головы мага вытащил нечто полупрозрачное и развеял в воздухе.

— Вот и все, видит Великая Бездна, — Харугот щелкнул пальцами. Тьма рассеялась и неподвижные роданы зашевелились. Король нахмурился, ари Форн и ари Рогхарн переглянулись. А уроженцы степи с изумлением уставились на лежащего сородича.

— Что с ним? — поинтересовался шах.

— Это всего лишь обморок. Ничего необычного. Он скоро придет в себя. А мы должны закончить дела, — мягко, вкрадчиво сказал консул.

— Обморок… Ничего… Должны… — ничего не выражающим голосом повторил Шахияр.

— Ари Форн? — качнул головой Харугот.

— Да, мессен, — командир большого полка вытащил из сумочки на поясе свернутый лист пергамента, перо и крохотную чернильницу. Выложил все это на столик перед королем.

— Надеюсь, ты сдержишь обещание, — сказал бывший хозяин Ранибора, и голос его дрогнул, как и рука, выводившая под отречением залихватскую подпись.

— Конечно. Ведь свидетель — сам шах Западной степи, — и консул довольно бесцеремонно похлопал Шахияра по плечу. — Он, конечно, не очень верит всяким подписям, но писать умеет…

Шах подошел к столу, нагнулся и взял перо. Когда оно заскрипело по пергаменту, лежавший на полу орк зашевелился и открыл глаза, полные самого искреннего удивления. Некоторое время озирался, явно не понимая, где находится, и как именно тут оказался, а затем сородич помог ему встать на ноги. Мгновением позже Шахияр положил перо и медленно повернулся.

В падающем из окна свете блеснули его пустые, ничего не выражающие глаза.

— Первый шаг сделан, — проговорил Харугот, лицо его пересекла кривая усмешка, полная злого торжества.

Но этого никто из присутствующих в тронном зале не заметил.

Солнце светит над Опорными горами точно так же, как и в других частях Алиона. Лучи его освещают вершину пика Тохрот, уходящие в степь отроги, похожие на гребни исполинских драконов. Блестят на ледниках, нависающих над пустыней, заглядывают в ущелья.

Недоступно для них только одно место — замкнутая долина на севере Опорных гор, где скалы вплотную подходят к Великому лесу. Та самая, где под густым пологом белого тумана спит Безымянный.

Но в последнее время сон его сделался беспокойным, и царившее на холодных вершинах безмолвие в испуге бежало прочь. Из громадной чаши, заполненной дымкой цвета алебастра, все чаще стали доноситься причудливые звуки — монотонный шелест, протяжные стоны, а в самые темные ночи, когда на небе нет луны — оживленное, очень тоненькое посвистывание.

Услышь это кто-нибудь из смертных, он немедленно обратился бы в бегство. Но откуда взяться смертным рядом с обиталищем Безымянного? Только безумец рискнет отправиться сюда, да и тот сгинет по дороге, замерзнет на холодных скалах, сорвется в пропасть.

Поэтому никто не увидел, как в первый месяц осени, когда даже в теплых долинах жухнет листва, на склонах гор, частоколом окружающих лежбище Безымянного, расцвели цветы. Из сплошного камня с натужным скрежетом вылезли толстые чешуйчатые стебли, а на них закачались черно-желтые и бело-фиолетовые шары соцветий размером с голову человеческого ребенка.

Глупый архар, рискнувший попробовать на вкус крупные, причудливо изогнутые лепестки, не дожил и до вечера. Глаза его выпучились и лопнули, а на боках надулись крупные белесые волдыри. И ни один гриф не рискнул сесть на труп, не прикоснулся к мясу.