Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

— Конечно, — ответил адмирал Солово нейтральным тоном, оглядывая деловую суету портовой Остии.

— Прошу прощения за нож, — продолжал равви. — Должно быть, я вас весьма озадачил своим поступком.

— Это было необходимо. Не думайте об этом, равви. Все мои дружеские привязанности рано или поздно заканчивались поножовщиной. Но обратимся к более практическим соображениям… вы уверены, что не нуждаетесь в охране? Через несколько часов я могу отправить галеру.

— Благодарю вас, адмирал, не надо. Мы уже достаточно укрепились, и вам лучше не знать, где мы поплывем.

Солово оценил справедливость подобного утверждения и умерил любопытство. Через неделю после внезапного возвращения из садика Диббука вопрос был полностью улажен, и говорить было не о чем. Страдания папы прекратились, и потому было решено, что меры одобрены. Апокалиптический предмет уплыл из рук адмирала; оставалось только забыть обо всем и заняться усердным искоренением слабости, обнаруженной льстивым языком Макиавелли. Адмирал надеялся, что ему предоставят на это время, прежде чем придет его пора расстаться с жизнью. Ну а жизнь каприйского властелина сулила утешительные зрелища и ощущения.

— Мы располагаем такими убежищами, — продолжал равви Мегиллах, извиняясь за вынужденную секретность, — такими цитаделями святости, такими могучими домами молитвы, против которых дьявол бессилен, кроме самых последних дней. И менора отправится туда — будь то Сион, Московия или Украина, — чтобы в безопасности дожидаться своего часа.

— Но к ним ей еще надо добраться, — возразил Солово, лучше многих людей видевший в море мать хаоса и губительницу всех начинаний.

— У нас есть Иегуда, — проговорил Мегиллах, привстав на цыпочки, чтобы похлопать по плечу благодушного гиганта с бесхитростной физиономией. Дьявол (да будет забыто имя его!) не имеет власти над этим невинным. И пока мы не прибудем к месту назначения, менора не оставит мешка на его спине. Кроме того, папа Климент предоставил мне пушки… Мы сделали что могли, а все прочее в руках Господа.

Адмирал Солово рассудил, что хотя бы умеренные основания на успех в данном случае существуют.

Пара десятков отобранных в качестве экипажа темноглазых молодцов из гетто достаточно нанюхались жизни, чтобы суметь справиться с любым случайным пиратом. Нескольких — тех, что покрепче, — он и сам бы взял к себе на корабль.

— Но в одном я не могу усомниться, — вдруг выпалил Мегиллах. — Мне придется ответить за смерть Макиавелли!

— Я буду стоять в очереди перед вами, а после моих прегрешений ваши покажутся ничтожными.

— Мы будем стоять рядом.

В душе адмирала покойником шевельнулось давно забытое чувство.

— И в тот день, — продолжил равви, — между нами уже не будет различий, никогда. Мы встретимся еще раз, чтобы больше не расставаться.

Мегиллах и Солово коротко обнялись, как принято прощаться на земле. В глазах равви стояли слезы, и если бы адмирал не исчерпал свой запас еще в молодые годы, щеки были бы влажными и у него.

Через час еврейский экипаж поставил паруса, и Солово побрел, чтобы глазом профессионала поглядеть на венецианский галеас и его огневую мощь. По пути к нему пристала девчонка-цветочница.

— Нет, спасибо, с цветами и садами у меня связаны неприятные воспоминания.

Девушка кивнула; она была умна не по годам и обнаруживала едкость, совершенно не свойственную невинной профессии.

— Нет, вы более не встретитесь, — лукаво сказала она. — Вы назначены в разные места.

— Прошу прощения? — проговорил адмирал, скрытно извлекая стилет.

— Не прощается один только грех, — продолжала девица, — он, безусловно, приводит в ад, его зовут аномией[95] или отчаянием.

Солово торопливо отступил, впрочем, через три шага ретираду его остановила стена гавани. А подобно большей части моряков своего времени, адмирал не учился плавать.

Из корзинки с цветами девица извлекла прозрачный пергаментный пакет, внутри которого бурлил какой-то темный порошок.

— Это все, что сумел сгоношить Диббук для подобной оказии, злорадствовала она, — самое настоящее черное отчаяние, его хватит на остаток стариковской жизни. Вот примите подарочек со всеми благодарностями!

И цветочница растворилась в воздухе, пакет же взорвался возле лица адмирала, окутав его облаком пыли.

Прочистив глаза, адмирал увидел перед собой мир, лишившийся всех красок и смысла, заново осознавая, что правосудие — всего лишь слово, а некоторые разлуки бывают окончательными.

Год? МОРАЛЬ: пакет с дьявольским даром содержал лишь несладкую скорбь. Комфорт и уют, новая жена, пополнения рода Солово. Однако… купание привлекает все больше и больше

В 1525 году Франциск I, король Франции, все еще проливал горькие слезы по утраченной свободе и части армии, погибшей при Павии. На Капри адмирал Солово и фемист продолжали обсуждать ход событий.

— Диббук недолго протянул после того, что вы сделали с ним, — говорил фемист. — Он пал перед еще более беззастенчивым духом, и после того перевороты сменяли друг друга. Сперва еще были умеренные, а потом пошло… радикалы и так далее. Чего можно ожидать от убежденных индивидуалистов? Мне сказали, что одно время существовала даже партия миротворцев.

Солово не проявил интереса к известиям о космических результатах своих трудов: по-видимому, смена закуски целиком привлекла к себе его внимание.

— Итак, адмирал, — промолвил гость, собственными усилиями поддерживая разговор, — на что похожа жизнь, если проводить ее дни в отчаянии?

— На ежедневное упражнение в стоицизме, — отрывисто ответил Солово, — а иногда на испытание… отсюда и возникло мое решение принять ванну. Я обнаружил, что не могу больше продолжать такое существование.

— Значит, ни повторная женитьба, ни маленькие дети, ничто не может отвлечь вас? — поинтересовался фемист явно без особого сочувствия.

— Буквально на мгновения — сексуальное сближение на первых этапах союза, прежде чем успела поблекнуть новизна, — и при рождении детей… Только тогда. Мое проклятие перевешивает даже их очарование. — Помедлив, Солово спросил: — Надеюсь, мою семью — родню и всех прочих — оставят в покое?

— Да, мы не будем привлекать ваших кровных и приемных детей. О них ничего нет в Книге, к тому же времена меняются. Теперь мы разыскиваем других.

— Рад слышать. В них моего немного, нечем привлечь ваше внимание.

Фемист с укоризной глянул на адмирала.

— Но они живут в нашем мире, — сказал он. — А способны ли вы отыскать в своем сердце прощение за родителей?