Роман Мискин - Амулет Святовита. Первая часть.

Дошедшие до нас хроники мрачного Ордена Меченосцев еще больше запутывают дело - ибо среди их сообщений, повествующих, конечно же, только о славных деяниях благородных рыцарей, время от времени упоминается и крайне ненавистный меченосцам витязь из числа неманской шляхты, обладавший колдовскими способностями. Орденские манускрипты называют его маркиз Суад - и за его образом, изображенным рыцарями далеко от правды, мы с удивлением узнаем и нашего чародея.

Так кто же он такой, этот загадочный витязь? И почему он называл себя Мамай - то есть Никто? И лишь обратившись к рукописным свиткам древнего народа Дивов, мы можем, наконец-то, хоть частично пролить свет правды на то, кем же был этот загадочный чародей.

Знаменитая "Бархатная книга" дивов, этот бесценный фолиант истории их древнего народа, указывает нам, что был тот витязь с самого рождения очень знатного рода и происходил из племени киятов, потомков славных ориев. Когда же тьма поглотила великую державу Дикополья Русколань, последний из потомков этого царственного рода бежал - и сгинул где-то без следа. Прошло без малого полвека, как в Диком Поле объявился витязь - себя он называл Никем, Мамаем то есть, и прослыл великим чародеем. Было мало что известно о нем изначально - лишь доходили смутные слухи, что учился он у восточных мудрецов в таинственной стране Кабир, что лежит далеко на востоке за дивной Ра-рекой и высоким Каменным Поясом, подпирающим небо. А про те земли говорили только, что там и есть край света да огромное студеное море, омывавшее те суровые берега. У Дивов тот чародей известен стал под именем Майсуркият, или Маркисуат - и слыл потомком царственного рода пропавшей навсегда Русколани. Маркисуат стал другом Дивного народа и всегда был желанным гостем в их чертогах. От дивов же и слава про него разошлась дальше на юг, во все полуденные страны. И вскорости в некоторых летописях тех земель чародей этот становится уже святым Марком или Мамасом - его изображают верхом на льве или грифоне, разящим нечисть.

Те же дивы в "Бархатной книге" сообщают, что Мамай действительно однажды спас одного из Гедиминовичей, славного рода Великих Князей Державы Неманской, когда тот наголову был разбит в одном из походов в Дикое Поле, и вывел его потайными тропами Великолесья в безопасные земли. За что и жалован был титулом князя, над которым сам чародей немало смеялся и всячески над ним шутил.

Вот кем был тот славный витязь, чародей Мамай, царевич Маркисуат, князь Глинский, защитник старых добрых вольностей и охранитель кордонов Великого Княжества, друг дивов и волхвов, покровитель народа барздуков и помощник всех светлых людских племен Великолесья - и грозный недруг зла и всей нечисти во главе с Черноголовом, в каком бы обличье он ни являлся, и как бы ни старался затопить светлый край волнами своего мрачного лиходейства и черной волшбы.

А потому и Лиго был поражен до самой глубины души своей, и, еще не веря услышанному, прошептал "Не может быть..." и откинулся на подушки.

А затем, вскочив внезапно, воскликнул громко:

- О боги! Его зовут Мамай! Сам чародей Мамай!

И снова упал на постель от избытка чувств.

***

Лишь к вечеру окончательно пришедший в себя земник поднялся с постели. Настойка корня огнецвета поставила его на ноги - как и обещал владыка Куреяс. Прок Пеколс хлопотал вокруг, помогая одеться своему хозяину, и втайне радуясь в душе его исцелению.

Когда же Лиго, несмотря на лето, накинул на себя свой плащ, рука его предательски задрожала - и он протянул ее за заколкой, все еще находившейся в чехле.

Странный металл не то серебрился, не то перемигивался изнутри еле видными слабыми искрами в своей таинственной глубине. Унимая внезапно напавшее волнение и дрожь в руках, земник прикрепил заколку на плече.

Ничего не произошло - ни вспышки огнистой, ни волны тепла. Заколка холодно мерцала своим загадочным светом.

- Как вы, сударь? - спросил Пеколс. - Сами сможете идти?

- Пожалуй, что да, - ответил Лиго, и сделал первый шаг.

Ноги еще слабо слушались его и были какими-то ватными и не своими. Но, странное дело, с каждым шагом они наливались силой, и, когда земник пересек шатер и подошел к порогу, то переступил его, как будто ничего и не было - ни нападения умертвий на него, ни этих трех страшных дней и ночей, когда он был в бреду, на грани жизни и смерти, ни утренней невероятной слабости.

Едва Лиго откинул тяжелый полог шатра и переступил порог, как на него тут же навалился всей своей липкой тяжестью навязчивый шум большого стана. Вокруг, насколько хватало глаз, стояли шатры, палатки и просто холщовые навесы. Ржали кони, скрипели подъезжавшие телеги обозов, слышался звон металла и треск костра. Но всё это перекрывалось невиданным гулом голосов, зудящим, словно пчелиный улей - то затихая, то вновь становясь громче. На какой-то миг у Лиго закружилась голова и земля вдруг попыталась уйти из-под ног, но он быстро взял себя в руки и упрямо шагнул вперед.

- Лиго! Мальчик мой! - вдруг раздался откуда-то сбоку знакомый голос.

Земник оглянулся - навстречу ему, пыхтя и отдуваясь, спешил Брыль Бирзулис, побросав все свои дела.

- Ты жив, слава богам! Жив! - причитал дядюшка, облапив Лиго своими ручищами.

И затем, чтобы никто не увидел, украдкой смахнул с глаз навернувшиеся слезинки.

- Уф, дядя! - только и крякнул в его объятиях Лиго. - Ну сколько раз же повторять, что хватка у вас медвежья! Дайте-то хоть отдышаться - я ведь и на ногах-то еще еле держусь!

И, когда Брыль отпустил свою хватку, шумно выдохнул.

- Ничего, мой мальчик, главное, что владыка тебя на ноги поставил, - сказал дядюшка. - А уж мы-то позаботимся, чтобы ты на них крепко стоял!

И, подмигнув, спросил:

- Ужинать небось хочешь?

Лиго еще и рта не успел раскрыть, как Брыль Бирзулис повернулся и рявкнул на Пеколса:

- Ну, чего стоишь, старый ротозей? Давай, пошевеливайся быстрей - ступай к костру! Вольк и Ждан вместо тебя уже три дня куховарят, дурья твоя башка!

- Оставьте Пеколса в покое, дядя, - вдруг строгим голосом сказал Лиго и посуровел. - Не виноват он вовсе в том, что приключилось три дня назад. Он - мой слуга, и делал то, что я ему велел. Что было - то уже произошло, и всё тут. Чего уж здесь кричать?

И посмотрел прямо в глаза Брылю.

Тот невольно отшатнулся и опустил глаза, не выдержав взгляда племянника. А затем, немного повременив, сказал:

- Ты изменился как-то, мальчик мой, за эти три дня. Словно другим стал...

Но Лиго в ответ только пожал плечами:

- Простите, дядя, но больно вы не справедливы к Проку бываете иной раз. А я - всё тот же, ничуть не изменился, как по мне.