Александр Рудазов - Преданья старины глубокой

– Подобру ли пошло, батюшка? – обеспокоенно посмотрел на раздувшееся брюхо ящера татаровьин. – Не доставить ли чего на заедку? Может, гусей стаю? Рыбки? Или мучного чего? Говядинка-то тяжеловата, разбавить надо…

– ПИТЬ ДАВАЙ! – хором взревели головы Горыныча.

Об этом он мог бы и не напоминать – другая фура уже везла громадную бочку. Скотники, пыхтя от натуги, подперли здоровенные колеса тяжелыми булыжниками и скоро отпрыгнули назад. Змей Горыныч подполз поближе, сотрясая землю громовой поступью, осторожно уселся на задние лапы и взял бочку в передние. Орудовал он ими неуклюже, совсем не так ловко, как мог бы человек, но все же вполне справлялся.

Один легонький удар в днище, и вот крышка уже отлетает, обливая чудище чем-то красным, цветом схожим со спелыми вишнями. Змей Горыныч утробно захохотал, опустил гибкие шеи к бочке, чуть наклонил ее и начал жадно хлебать великолепное вино из погребов Кащея. Головы отталкивали друг друга, сражаясь за каждую каплю. Насыщались и пьянели они все вместе, но вкус съеденного и выпитого каждая башка ощущала сама.

И делиться удовольствием им не слишком хотелось.

Напившись как следует, Змей Горыныч слаженно рыгнул всеми головами, испустив три языка пламени. Каменный столб в центре двора покрылся копотью… еще больше. Судя по всему, Горыныч уже не раз обливал его огнем.

– А закусить? – суетился внизу старший скотник. – Хлебцем-то, хлебцем заешь, батюшка!

– Давай сюда… – лениво опустилась правая голова.

Ржаной каравай размером больше тележного колеса был по-братски разделен между пастями и неторопливо прожеван, пока последняя крошка не исчезла в ненасытном брюхе. Впрочем, не такое уж ненасытное – после столь обильного завтрака Змей Горыныч выглядел довольным и вполне насытившимся.

Трехглавый зверь неспешно отполз в дальний конец двора, переваливаясь с боку на бок, как старая утка. Головы сыто икали, выплевывая пузырьки огненного воздуха, источающие винный аромат.

– ГРРРРР-Р-Р-РРРРР… – на три голоса зарычал ящер, плюхаясь на громадную кучу прелой соломы. – ЛЕТИТ ТУЧА, ЛЕТИТ ТУЧА, ЛЕТИТ ТУЧА – ЕЕ ПУЧИТ!!! АХ-ХА-ХА-ХА-ХА!!!

– Подобру пошло, – довольно выпятил нижнюю губу старший скотник, кивая Василисе. – Песни петь начал – в благостное настроение пришел, батюшка наш…

– Да, пожрать он горазд… – задумчиво согласилась Василиса, направляясь к Горынычу.

– Эй, эй, девка, а ты сама-то кто будешь?! – спохватился татаровьин. – А ну-ка, поворотись, когда с тобой говорят!

– Я Горыныча гостья! – брезгливо процедила княгиня. Поворачиваться она даже не подумала.

– А-а-а, ну если так… – посмурнел скотник. Он явно не поверил, но возражать не осмелился – а ну как вправду?

Сытый Горыныч и голодный Горыныч – две большие разницы. На полное брюхо трехглавый ящер даже не посмотрел в сторону Василисы. Три шеи переплелись, из ноздрей вырывался пар, а из пастей – веселая песня.

– Присаживайся, сладкая! – гостеприимно предложила левая голова.

Шипастый хвост уютно свернулся колечком, и Василиса милостиво устроилась в изгибе. Змей Горыныч сладко потянулся и заскреб камни когтями, оставляя глубокие царапины. Средняя голова широко зевнула, выпустив облако дыма. Позавтракав, огромный ящер действительно пришел в благодушное настроение.

– Так кем, говоришь, будешь? – лениво спросила правая голова. – Царская жена, кажись?

– Василисой люди зовут, – мило улыбнулась красавица. – Покойного боярина Патрикея дочерь…

– Ну и хорошо… – снова зевнула средняя голова. – А чего приперлась?

– Не груби гостям! – всшипнула на нее правая. – Скажи-ка, сладкая, а ты в цирюльном ремесле не смыслишь ли?

– Смыслю малость. А тебя что же – подстричь, побрить?.. – озадаченно нахмурилась княгиня.

– Да нет, с зубами помочь… Не в службу, а в дружбу – сделай такую милость, подсоби? Торчит у меня в дупле тряпка дурацкая, уже мочи нету… – пожаловалась правая голова. – Кого ни попрошу – всяк отнекивается, глаза отводит… Трусы проклятые! Неужто так страшно ко мне в пасть залезть?!

Василиса аж икнула. Но идти на попятный было поздно. Умиротворенный Горыныч очень легко мог превратиться в Горыныча разозленного.

Старший скотник по ее повелению доставил все необходимое – кузнечные клещи (самые легкие, для тонкой работы), специальную лицевую повязку (скотники надевали ее, когда приходило время выносить за Горынычем навоз), толстую дерюгу, зачарованную лампаду (во дворце Кащея такие просто кишмя кишели), беленное масло и несколько листов свежей крапивы.

Василиса плотно намотала повязку, накрыла голову дерюгой, поудобнее ухватила клещи, и решительно потребовала:

– Ну, господине Горыныч, разевай рот!

Правая голова улеглась подбородком на землю и раскрыла пасть во всю ширь. Василиса трижды перекрестилась, сплюнула через левое плечо, наклонилась пониже и осторожно перешагнула через частокол зубов. Сделать это оказалось непросто – клыки чудища доставали ей аж до колен.

Да и передвигаться в змеиной пасти было тоже непросто – «пол» мокрый, скользкий, под ногами подрагивает раздвоенный язык толщиной с человечье тулово, сверху слюна капает – едкая, горячая. Если бы Василиса не додумалась прикрыться дерюгой, ее прекрасные волосы изрядно бы поредели…

– А боа э буэ?! – жалобно спросила правая голова.

– Не будет, маленький, – ласково ответила Василиса, как бы невзначай прищемляя шевелящийся язык каблучком. – Ну разве что самую чуточку…

– Ум-м-м!!! – вздрогнула правая голова.

– Не дергайся! – приказала княгиня, поднимая лампаду как можно выше.

Зубов у Змея Горыныча оказалось превеликое множество. И росли они совсем не так, как у людей. Все острые, точно пики скальные, нижняя челюсть чуточку отстает от верхней, пятые клыки (а в нижней челюсти – четвертые) крупнее остальных, видны даже при закрытом рте.

– Где болит? – спросила Василиса, отчаявшись отыскать искомое самой.

– Хпраа, в гаэ кокэ! – промычала правая голова.

Чтобы добраться туда, где у людей расположены зубы мудрости, Василисе пришлось усесться на корточки. Хоть и огромная пасть у Горыныча, а все ж не настолько, чтобы прогулки по ней устраивать. Один человек еще помещается, а вот второй уже не влезет.

В первый момент она брезгливо отшатнулась – в искомом месте смердело так, что вонь проникла даже сквозь повязку на лице. Но зато самозваная лекарка наконец нашла то, что искала – кусочек материи, торчащий меж клыками. Замусоленный, утративший краски, но, несомненно, когда-то бывший частью дорогого платья.

Первым делом княгиня густо смазала десны беленным маслом. Оно боль убивает, чувствительность понижает. Попробуй-ка обойдись без него – Горыныч от боли так зубищами клацнет, что спаси Господи!.. У нее уже было так однажды – когда баба-яга учила зубы лечить, так Василиса на волках да медведях науку проходила. Один серый ее и куснул нечаянно – до сих пор еще рубец разглядеть можно.