Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент

Стена проносится вверх в отдалении, потом начала угрожающе приближаться, иногда зло оскаленные каменные зубья проносятся совсем рядом, в другое время все отдаляется так, будто вообще опускаемся не через пещеру, а падаем из одной галактики в другую.

Гарнец то и дело испытующе поглядывал на меня, но я пару раз демонстративно зевнул довольно натурально, для политика невозмутимость один из важнейших атрибутов, и он сказал с разочарованием:

— Сейчас прибудем. Будь готов…

— Нападут?

— Тряхнет.

— А-а, — сказал я равнодушно, — ну ничего, вы ж кузнецы, не ювелиры.

И хотя я почти похвалил, лицо его оставалось мрачным и недовольным.

Далеко внизу показалась ровная плита, наше движение замедлилось, тряхнуло не так уж сильно, я зря подгибал колени, подошвы не уперлись в основание, а чуточку зависли на полдюйма выше.

Гарнец с прежним разочарованием проследил взглядом, как я соступил с незримой платформы, и по мне видно, что я понимаю происходящее.

— Это самое-самое? — спросил я.

— Да, — буркнул он. — Ниже ничего… Вот видишь в стене? Тут крапинки, а в штольнях целые жилы. Но туда вход теперь опечатан святыми заклятиями.

Я переспросил:

— Туда? Или оттуда?

Он посмотрел на меня зло.

— И туда, и оттуда. Туда — чтоб не совались такие, как ты, а оттуда… так, на всякий случай.

— Гарнец, — сказал я, — не нужно со мной хитрить. Кто станет просто так опечатывать штольни с такой ценной, как вы все говорите, рудой? Я уже знаю, произошло нечто настолько опасное, даже старшим братьям не под силу…

Он огрызнулся:

— Старшим все под силу!

— Тогда почему же…

— Не все решения разглашаются, — отрезал он. — Иные нужно принимать на веру!.. Если мы, конечно, люди верующие!

— Мы верующие, — согласился я, — но верующие все-таки во Всевышнего, а не в непогрешимость конклава старших или самых старших братьев. Даже папа не так уж непогрешим… а непогрешим потому, что сказанное им сперва сто раз просмотрено побуквенно советом кардиналов и проверено ими же. А здесь даже не знаю, почему вдруг решили закрыть эти штольни!

Он сказал строго:

— Нужно доверять старшим!

Голос его был сильным, звучным и звучал очень правильно. Я кивнул, молодец, так и говори дальше, пусть никто и не подумает, что ты доставил меня сюда вопреки своей воле, сам бы ни за что, ты человек ревностный и послушный, но этот брат паладин никаких авторитетов не слушает…

Стены настоящие, в том смысле, что чувствуешь всеми фибрами, да, это один сплошной кусок камня в несколько миль во все стороны. И трещин нет, это прорубленные кем-то штольни. И пещер здесь нет, во всяком случае в данном регионе, слишком все добротно и монолитно.

Однако будь здесь всего лишь стена, то ужас, из-за которого отец Терц покончил с собой, прошел бы сквозь нее, как легко проходила темная тень.

Я провел на ходу кончиками пальцев по стене, везде шероховатая поверхность камня, не отличить, где настоящий, а где имитация…

Хотя, будь я на месте аббата, я бы все равно забил выход настоящим гранитом, а потом еще и сплавил в единую массу. Хотя, думаю, тех тварей, что ужаснули отца Терца, а теперь ужасают аббата, каменная преграда беспокоит мало, а вот святые слова, которыми запечатаны все выходы…

Кончики пальцев ощутили холод. Я остановился с поднятой ногой, вслушался, не отрывая руки от камня, затем аккуратно приложил и ладонь.

Холод потек в руку медленно, но вскоре кисть занемела, я поспешно отдернул, уже белую и покрытую инеем, потряс, разгоняя кровь, сердце стучит в бешеном темпе, размораживая смерзшиеся капилляры.

Гарнец наблюдал за мной из-под приспущенных век, сидя на обломке камня и делая вид, что дремлет.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Палец поцарапал, — ответил я.

— Помощь нужна?

— Не смеши, — ответил я. — Я паладин, у меня самолечение весьма как бы мощное. Вход был здесь?

Он поднялся, оглядел меня оценивающе.

— Как-то почуял?

Я ухмыльнулся.

— Ты же сам сказал, здесь не умищем надо, хоть его у меня палаты, а первобытными инстинктами, полученными нами от нашего великого прародителя Змея…

Он поморщился.

— Поменьше бы ты о Змее…

— Как это? — изумился я. — Если даже Иисус сказал своим апостолам, будьте кротки, как голуби, что летают низко и на все срут, и мудры, аки змии! Не-е-ет, против Змея, нашего прародителя, стыдно говорить плохие слова, пусть даже он и не был безупречным с точки зрения строгой церкви… А кто из нас, если совсем уж честно, не становится таким же Змеем, завидев Еву с вот такими?.. Ага, все понял!

Он пробормотал:

— Понял-то понял, но не о всем, что понимаешь, можно говорить вслух, да еще если в приличном обществе. И пусть я сейчас в неприличном, но где-то же есть и приличные?

— Есть, — заверил я, — только нас там нет. Хотя, если мы там будем, какие будут приличные?.. В общем, если вход был не здесь, то я не знаю хто вообще.

— Как ты узнал?

— А вот это серьезный вопрос, — сообщил я. — Дело в том, что с той стороны копают. Ну, роют… Или грызут. Это неважно, главное в том, что защиту, поставленную аббатом, ломают весьма усердно и, хуже всего, успешно.

Он посмотрел исподлобья, уцелевшая половина лица приобрела синюшный цвет.

— Почему так решил?

— Я их чую, — ответил я. — Сомневаюсь, чтобы аббат поставил такую тонкую стенку и ушел довольный. Наверняка ставил так, чтобы не слышать, а потом еще наложил пару слоев… или рядов. Для гарантии.

Он проговорил медленно внезапно охрипшим голосом:

— Если это правда…

— Я их чую, — напомнил я. — И ход был здесь, верно?

Он кивнул.

— Беги наверх и поднимай тревогу. А я тут посмотрю, что можно сделать…

— Только не долбись с этой стороны, — предупредил я и, развернувшись, отбежал на полдюжины шагов, а там грянулся оземь, как пишут в древних летописях, и взметнулся крыластым змеем, хоть и некрупным и не очень страшным.

Я обещал больше не летать в облике этой мерзкой твари, по крайней мере на виду, но сейчас ввиду особых обстоятельств внесся прямо в зал, грянулся на красиво расчерченные квадратами и ромбами плиты пола, как можно быстрее поднялся, злой и взъерошенный.

— Тревога! — прокричал я. — Враг у ворот!

У двери, что ведет в покои настоятеля, вскочили двое крепких монахов, но вперед вырвался отец Мальбрах.

— Тихо-тихо, — прокричал он почти плачущим голосом. — Отец настоятель очень устал после той изнурительной для него прогулки… спит, не тревожьте! Что стряслось?