Тьма на кончиках пальцев - Дмитрий Швец

— Волчок, — рычу я, — ты уверен, что это Степка?

— Да.

— Откуда знаешь? — я огляделся. — Ты же к телу не подходил.

— Не подходил, — легко согласился Волчок и кивнул в подтверждение слов. — Запах его.

— Тут вонь стоит страшенная. Как ты запах определил? — я обернулся.

На том месте где только что стоял Волчок, поблескивая серой шкурой, хищно скалясь, дергая губами, стоял волк. Небольшой серый зверь был явно голоден и очень зол. С зубов его капала слюна, а огромные желтые глаза впились в меня, как в добычу.

— У меня нюх хороший, — проговорил Волк голосом Волчка. — А Степка пах по-особенному. Так пахнет только Тьма. Его Тьма.

Я зажмурился. Видеть говорящего волка мне раньше не приходилось. Когда же я открыл глаза, иллюзия растаяла. Волчок так и стоял небрежно, привалившись плечом к дереву.

- Волчок, ты оборотень? – не смотря на дурманящий запах, на сжимающийся желудок и выступившие в глазах слезы, я решил сразу прояснить этот момент.

- А Светлана Юрьевна тебе не сказала? – мы оба повернулись к ней.

- Я не успела, - едва слышно прошептала женщина. – Он не оборотень, он перевертыш.

- Я могу обратиться, когда захочу. Если темных стихий окажется достаточно, - он неуверенно пожал плечами.

Я кивнул ему и сделал еще шаг к трупу. Хуже не стало. Еще шаг. Еще. Приблизился, встал рядом, перевел дух, наклонился над телом.

Меня вырвало. Скорее от запаха, чем от вида, но остатки сладкого ужина покинули мое тело. Когда желудок стал пуст как пузо барабана, я, прикрыв нос варежкой, снова склонился над телом.

Я узнал его сразу. Степа лежал на снегу, лицом вверх. Шея его сломана, голова вывернута, по тому, как лежит тело, он должен был уткнуться лицом в снег, но его открытые глаза смотрят в бесконечное черное небо. Он лежит, сложив руки так, словно держит что-то маленькое, что-то весьма ценное. И судя по тому, как разорваны рукава его тулупа, это что-то забрали уже после того, как он умер.

Он не сопротивлялся, или не успел, или так хотел защитить то, что держал у груди.

Грудь, господи боже, зачем я взглянул на его грудь? Грудина пробита, ребра вмяты внутрь, однако кровь не брызжет фонтаном. Она лишь замочила самый край разорванной рубахи.

Сдерживая рвотные порывы, глотая загустевшую, ставшую горько-сладкой слюну, я наклонился ниже. Странное, внезапно появившееся, желание сунуть руку внутрь тела, было отброшено сразу. Меня не интересовали внутренности Степы, мне хотелось понять, что с его кровью.

Почти касаясь лбом мертвого тела, я заглянул в дыру на груди Степы. Ничего. Просто ничего. Что-то пробило ему дыру в груди, спаяло внутренности и сосуды, не позволяя крови течь, и исчезло. Не прошило тело насквозь, а исчезло.

Или прошило? Я сунул руку под Степку. Снег холодный, слишком холодный для снега. Обжигающе холодный! Я выдернул руку, так толком и не просунув ее. Пальцы распухли, кожа покраснела. Что за ерунда?

Сев на снег, я собрал паучка. Точнее хотел собрать, но как только я дал команду тьме, снег и деревья вокруг Степы зашевелились, засветились черным. Тьма пыталась убежать. Тьма пыталась спрятаться. Она боялась. И боялась она меня. И в то же время она хотела прийти ко мне, хотела быть со мной. Служить мне.

Я видел, как поднимаются и опадают темные вихри. Я видел, как темные стихии формируют, похожие на человеческие фигуры, видел, как тянутся ко мне их руки. Уродливые, слишком тонкие, когтистые.

— Светлана, — позвал я, не понимая, что происходит, и что сейчас со всем этим делать. Но Светлана Юрьевна не отреагировала, она так и стояла, опустив глаза в землю, накинув на голову капюшон. Она напоминала монаха, читающего молитву.

Я повернулся к Волчку. Тот замер открыв рот не то от удивления, не то в отчаянном крике. Время словно остановилось. Я смотрел на Волчка несколько секунд, но челюсть его не двинулась, крик не прозвучал, да и сам он не двинулся.

А фигуры двинулись. Двинулись и рассыпались, чтобы в следующее мгновение собраться вновь. И вновь рассыпаться. И снова собраться.

Я смотрел на этот странный и немного пугающий танец темной энергии и не понимал, что происходит. Фигуры продолжали танцевать с каждым разом поднимаясь все медленней, а рассыпаясь все быстрее. И становясь все ближе. Светлана и Волчок, так и не пошевелились. А Тьма вокруг меня продолжала светиться и жить своей жизнью.

— Ай! — что-то ударило меня в затылок.

— Ай! — еще один удар, сильнее, чем первый.

Я повернулся. Волчок со зверским выражением лица, подкидывал на руке не то покрытый снегом камень, не то, вмерзшую в лед шишку.

— Ты какого черта творишь? — накинулся я на него.

— Он в себе, — отрапортовал Волчок повернувшись в сторону.

— Глеб, — голос Светланы Юрьевны глух и доносится словно откуда-то из утонувшей в болоте бочки. — Глеб, повернись ко мне!

Голос ее слишком тверд, требователен. Такому голосу не хочется подчиняться. От такого голоса хочется держаться как можно дальше. В нем слишком много силы, слишком много власти. От такого голоса надо держаться как можно дальше.

Какие разительные перемены могут произойти в человеке, за какие-то пару часов. За столом она была сама доброта. Когда мы шли по лесу, была готова ответить на все вопросы. сейчас же ее голос холоден, требователен и властен. Уж не темные ли ее захватили.

Я повернулся, нашел ее взглядом. Вот она стоит метрах в десяти от меня, улыбается. В одной руке ее зажат какой-то кристалл, другой она манит меня.

— Глеб, ты слышишь меня? — спросила она.

Я даже слегка обиделся. Слышу ли я ее. Конечно слышу! Она же не в бочке правда сидит. Но голос ее глух, а мои уши словно ватой набили. Я встряхнул головой.

— Глеб! Ты меня слышишь? — повторила она вопрос, а Волчок подкинул на руке шишку.

Шишка. Теперь я был в этом уверен. У него в руках замерзшие шишки, ими он в меня и кидался. Ах ты ж, зараза!

Гнев поднялся во мне. Хотелось в пару прыжков добраться до Волчка и свернуть ему шею. Так же как недавно сделали со Степой.

Степа...

— Глеб! — я