Принцесса пепла - Лора Себастьян
Элпис вкладывает что-то мне в ладонь и тут же от-дергивает руку. Опустив глаза, я вижу, что это ма-ленький, помятый цветок, сшитый из кусочков яр-кого шелка — помнится, у Кресс было платье, укра-шенное такими цветами. Каждый лепесток увенчан крошечной жемчужиной, размером с веснушку. Вос-поминание мелькает в памяти и тут же исчезает, точ-но дым.
— Счастливой Белсимеры, ваше величество, — шепчет девочка и широко улыбается.
Я сжимаю цветок в кулаке и прячу в карман. Ког-да-то мы с мамой шили из шелка десятки цветов, го-товясь к Белсимере, а потом дарили их самым близ-ким друзьям, хотя в то время пальцы у меня были неловкие и большая часть моих цветков получалась
бесформенной, и их приходилось выбрасывать. Ма-ма нанимала швей, и те изготовляли сотни цветов, чтобы одарить всех Защитников и дворцовых слуг.
Белсимера — это день рождения Белсимии, боги-ни любви и красоты. Мать рассказывала мне историю о том, как богиня земли Глайди ненавидела осень, по-тому что в это время года ее цветы увядали, а дере-вья теряли листья и стояли голые. Богиня скорбела, потому что из мира уходили яркие краски, уходила красота.
Как-то раз с наступлением осени Глайди, как обыч-но, грустила, и тогда богиня воды Сьюта, желая под-бодрить подругу, сшила из шелка сотню цветов и пре-поднесла в дар горюющей богине. Увидев подарок, Глайди была так тронута этим проявлением любви, так очарована красотой шелковых цветов, что зарыда-ла от радости. Одна ее слезинка упала на один из шел-ковых цветов, и из этого бутона родилась Белсимия.
В честь рождения Белсимии, а также чтобы почтить крепкую дружбу, в результате которой появилась но-вая богиня, мы, астрейцы, делали из шелка цветы и весь день дарили своим друзьям и любимым. Ве-чером в столице устраивали большое празднование с танцами, угощением, а повсюду пестрели шелковые цветы.
Я помню, как мы с матерью шили из шелка цветы, а потом дарили всем, кто работал во дворце; помню фестиваль — Ампелио подхватил меня на руки и кру-жил, а я весело смеялась. Я помню, что это была моя самая любимая ночь в году.
— Спасибо, Элпис, — благодарю я девочку, и у той розовеют щеки.
— Прости, я... — начинаю было я и в смущении прикусываю губу. — Я совсем об этом забыла.
Элпис с серьезным видом кивает.
— Мы всё равно устроили праздник в рабском квартале, но пришлось вести себя очень тихо. Если кто прознает... — Она качает головой. — Мне хоте-лось подарить вам цветок. Вы его сохраните, так что-бы никто не узнал, правда?
— Конечно, — отвечаю я. — Спасибо тебе.
Я поворачиваюсь, чтобы идти дальше, но Элпис хватает меня за руку.
— Дайте мне какое-нибудь дело, — шепчет она.
— Элпис... — начинаю я, но девочка меня пере-бивает.
— Всё, что угодно, прошу вас. Я могу вам помочь, вы только скажите.
Темные глаза девочки горят решимостью, очень легко забыть о том, что ей всего тринадцать. В ста-рой Астрее Элпис до сих пор считалась бы ребенком.
— Мне нужно, чтобы ты была в безопасности, — мягко говорю я.
— Но...
— Время близится, — шепчу я по-астрейски, по-сматривая, не появится ли кто-то в другом конце ко-ридора. Свидетели нам не нужны. — Мне нужно твое терпение.
Девочка прикусывает губу и отпускает мою руку.
— Я просто хочу помочь, — бормочет она, и сразу становится ясно, что она еще ребенок.
Отчаяние в ее голосе разрывает мне сердце.
— Ты и так помогаешь, — заверяю я ее.
Элпис серьезно, пристально смотрит мне в глаза, потом слегка склоняет голову.
— Благодарю, ваше величество, — говорит она.
Она произносит этот титул не так, как другие мои союзники: в ее голосе нет ни насмешки, ни укора. Де-вочка безоговорочно мне доверяет, а вера ребенка — вещь очень хрупкая, и я ни за что ее не разрушу.
УГРОЗА
Кофе мы будем пить на улице: на открытой терра-се накрыт один из кованых железных столов. Над большой верандой установлен фиолетовый шелковый навес, края занавесей развеваются на ветру, каждый стол подогревается золотистыми свечами; в подсвеч-никах поблескивают огненные камни, чтобы сохра-нить тепло. Зима всё ближе, и солнце дает всё меньше и меньше света, однако на открытой террасе по-преж-нему много придворных — кто бы мог подумать, что после смерти кайзерины они так оживятся. Ари-стократы спешат поделиться друг с другом свежими сплетнями; главная тема — на ком же теперь женит-ся кайзер. Каждый благородный род готов пожертво-вать ради такого дела дочерью или внучкой — лишь бы только семья удостоилась благосклонности пра-вителя.
Я насчитываю около двадцати потенциальных не-вест, некоторые даже моложе меня; каждая щеголя-ет в чересчур легком для такой погоды платье. Похо-же, никто, кроме меня, уже не носит траурный серый цвет, хотя по кейловаксианской традиции полагает-ся соблюдать траур еще три недели. Девицы ежатся в тонких шелках, дрожащими руками подносят к по-
белевшим губам чашки с кофе, а их собравшиеся во-круг старшие родственники то и дело посматривают по сторонам: вдруг появится кайзер.
Сидящая напротив меня Крессентия читает сбор-ник лаэранских стихов и почти не поднимает взгляд от книги, хотя это она пригласила меня сюда. Мы до сих пор не говорили о нашем разговоре в саду, и я чувствую повисшее между нами напряжение. Мне хочется снова поднять эту тему, убедить подру-гу встать на нашу сторону, но всякий раз, когда я пы-таюсь заговорить, слова застревают у меня в горле.
— Бедняжки, — бормочет Кресс, переворачивая страницу и делая какую-то пометку пером. — Столь-ко усилий, и всё впустую. Отец говорит, будто кайзер уже выбрал себе невесту. Через четыре дня отец уез-жает в Элкорт, он полагает, что к тому времени по-молвка состоится.
Я замираю, не донеся до рта чашку, от ужаса в жи-воте образуется ледяной ком.
— Вероятно, он не сказал, на кого пал выбор? — спрашиваю я, осторожно ставя чашку на блюдце.
Крессентия качает головой, фыркает и что-то пи-шет на полях страницы.
— Он, как обычно, не стал ничего мне рассказы-вать. Вероятно, не считает меня способной хранить секреты.
Я выдавливаю из себя смешок.
— Ну тут он прав, верно? — поддразниваю я под-ругу-
Вопреки моим ожиданиям Кресс не смеется, на-против, глядит на меня довольно мрачно.
— Я умею хранить секреты, Тора.
