Сергей Никшич - Люди из пригорода

«Замерзаю, – подумала Мотря. – Глаза слезятся, и мне мерещится черт знает что. Но тем лучше, пусть Дваждырожденный меня найдет с двумя большими солеными льдинами в глазах, пусть поймет, что я плакала, его дожидаясь, и замерзла от холода и… горя».

Но Мотре не показалось – над Горенкой, воспользовавшись тем, что супруг ее засел с кумом и Дваждырожденным в корчме, прогуливалась в ночном небе Явдоха. И она своим орлиным взором разглядела Мотрю и сразу обо всем догадалась.

«Только этого мне еще не хватало, – подумала Явдоха, резко набирая скорость, чтобы немедленно возвратиться домой. – всякая погань наползает в село и из города, и из леса, а хорошие люди вытворяют такое, что хоть святых выноси! Надо же – она придумала замерзнуть, а мне потом придется отхаживать ее дружка валерьянкой, да еще и не известно, перенесет ли он вообще такое развитие событий – Мотре-то ведь неизвестно, что в Афган он попал совсем еще ребенком и что она – его первая любовь, и если она умрет, то, как пить дать, заберет с собой на тот свет и его душу. Ох, люди…».

Оказавшись дома, Явдоха переоделась и побежала в сторону корчмы – сначала она хотела ворваться в нее и за уши потащить Дваждырожденного к нему же домой спасать Мотрю, но потом одумалась и, приблизившись к злачному месту, стала внушать Дваждырожденному, что домой к нему забрался вор-библиофил и, пока он тут несет всякую чушь в философской упаковке, вор норовит украсть у него самые ценные фолианты, без которых Дваждырожденный, ясное дело, не представляет свою жизнь. И Явдоха так ловко притворилась его внутренним голосом, что у того никаких coмнений не возникло, он вскочил и с криком «Держи вора!» опрометью бросился на улицу. Хорек и Богомаз только плечами пожали и неторопливо продолжили степенную мужскую беседу, которая, как общеизвестно, отличается от женской болтовни только тем, что в ней якобы присутствует какой-то смысл.

А Дваждырожденный добежал наконец до своего дома, но обнаружил не вора, а Мотрю, которая уже почти замерзла и превратилась в необъятный ледяной столб, грозящий вот-вот рухнуть и расколоться на множество мелких осколков. О том, чтобы взять Мотрю на руки, не могло быть и речи, а подъемного крана поблизости, разумеется, не было, и Дваждырожденный как мог плавно опустил ее на крыльцо, а сам бросился в дом за ковром, который подоткнул под нее и втащил внутрь. Мотря, однако, и в самом деле почти умирала, и Дваждырожденному немало пришлось потрудиться, пока она открыла свои огромные глаза и его узнала. И еще ей показалось даже, что она увидела его робкую и нежную душу, голубую на цвет и похожую на девушку, которая выглядывала из-за него, словно давая понять, что все обойдется. Или она так замерзла, что оказалась во власти галлюцинаций? Кто знает… Одним словом, Дваждырожденный ее отходил и миллион раз поклялся, что не будет оставлять ее одну и всегда будет с ней и что они незамедлительно обвенчаются и в любви и согласии проживут остаток своей жизни. И когда они наконец выговорились, вдруг неизвестная Мотре и Дваждырожденному музыка зазвучала в наступившей тишине. Позже Дваждырожденный, только в корчме и только по большому секрету, рассказал как-то Богомазу, что дома у них зазвучала музыка сфер, словно благословляя их брак, и Богомаз поверил и даже мысленно пожелал ему, чтобы у Мотри где-нибудь в кладовке не обнаружилась привычная к верховой езде метла.

Следует, однако, заметить, что и недели не прошло, как сыграли в Горенке свадьбу Мотри и Дваждырожденного. И Мотря родила ему множество мальчиков, причем все они как один обладали склонностью к философии и по этой причине многого добились в жизни, хотя Мотря и считала, что эта та божественная музыка, прозвучавшая тогда в их доме, как путеводная звезда, направляет по жизненной стезе ее отпрысков, не давая им сбиться с пути.

Вот, пожалуй, и все о событиях тех бурных дней, и мы как бы выходим на финишную прямую нашей истории. Разумеется, мы могли бы бесконечно рассказывать о Горенке, в которой автор, пребывая еще в нежном возрасте, отдыхал во время летних каникул и тщательно записывал поразившие его детское воображение рассказы ее диковинных обитателей, но мы боимся утомить нашего взыскательного читателя всеми этими бесконечными, как нам кажется, подробностями. Скажем лишь, что Хорек впоследствии вдруг продал ульи и открыл в Горенке Интернет-кафе, но этим тут же не преминули воспользоваться черт с чертовкой, чтобы попытаться подло одурачить православных, и что Голова проник в великую тайну Тоскливца, которая настолько поразила воображение горенчан, что те поначалу только о ней и говорили, но потом, опасаясь что сойдут с ума, объявили услышанное отъявленной ложью и зажили, как им это и свойственно, мирно, счастливо и беззаботно. Но обо всем об этом – в свое время, ибо всему свой черед.