Е. Кочешкова - Зумана

— Кайза, — разобрала Элея слова одной из старух, той самой, что жалела теплых вещей, — мнится мне, ты не колдуна нашел, а обычного гайсы.

Шаман лишь усмехнулся и ничего не ответил.

Когда пришло время ложиться спать, старик-хозяин отделил для Элеи часть тэна точно такой же занавесью, какая была в шатре у Кайзы.

— Это женская половина, — объяснил ей шаман в ответ на вопрос везде ли так. — В каждом тэне есть место, куда мужчины стараются не заходить. Там всегда особая энергия. Если кто-то сильно болен, его кладут именно в этой части тэна — чтобы скорее набрался сил. Хозяйка уходит спать на женскую половину, когда она совсем беременна. Или в дни женской немочи. Там же спят и дети, как подрастут.

Последние слова Кайзы заставили Элею приуныть. Упомянутая немочь грозила случиться в самое ближайшее время. И это ничуть не радовало. В степи, на скаку… она понимала, что это будет серьезным испытанием. И горячо молила небесную Матерь ниспослать им остановку в каком-нибудь селении на это малоприятное время… Кайза говорил, что чем дальше, тем чаще будут попадаться разные становища, но через четыре-пять дней уже начнутся территории соседнего княжества, и там все окажется далеко не так просто…

Но немочь немочью, а этой ночью в шатре старого дергита Элею мучили совсем другие мысли… Она никак не могла уснуть, ибо в ушах ее все еще звучала странная печальная песня Патрика. Почему он выбрал именно ее? И пел с закрытыми глазами… почему? Не хотел, чтобы кто-нибудь заметил в них нечто, непредназначенное для чужих взоров?

«Дурочка, — ругала она себя, — опять пустила вскачь свое воображение… Опять пытаешься увидеть то, чего нет», — но сердце все равно сбивалось с ритма каждый раз, когда она вспоминала, как пронзительно и даже отчаянно звучал его голос.

Никогда прежде Патрик не пел т а к.

Почему-то Элея была уверенна, что эту песню он сложил сам. И как-то вдруг одно за другим полезли в голову воспоминания. Разрозненные осколки… но они стали складываться в отчетливую картину.

«Нет! — оборвала она себя, когда поняла, что эта игра ума заходит слишком далеко, что домыслы и догадки так и норовят завладеть ее сознанием без остатка. — Нет, хватит! Это не может быть правдой…»

Поутру, когда они покидали приветливое становище, Кайза хмуро покосился на Элею и изрек будто между прочим, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Если в голове слишком много мыслей, они мешают спать… — как ни странно, но при этих словах Пат смутился едва ли не больше, чем Элея. Он вспыхнул, хотел что-то сердитое ответить, но мгновением раньше Хирга жалобно проныл:

— Так господин Кайза… где же тут уснуть, если столько всего интересного произошло! Я уж и так старался не вертеться… — он виновато вздохнул, на что шаман только фыркнул, не сдержав усмешки, а потом ударил пятками коня и поскакал вперед.

— Не отставайте! — донесся его веселый голос и все остальные, бросив прощальный взгляд на становище, тоже пустились в галоп.

8

Все было так, как и предрекал Кайза. Поселения степных жителей стали попадаться чаще и чаще — от одинокого тэна до целых деревень. Многие из них были заброшены, но иные оказались чуме не по зубам. Такую странность Кайза объяснял тем, что шаманы этих мест вовремя сумели распознать беду и найти способы борьбы с нею. На ночь путники всегда останавливались в теплом жилище, а в дороге их теперь согревала дергитская одежда.

Однако утомительная ежедневная скачка все больше сводила Элею с ума. Она уже не вспоминала о горячей ванне или сменной рубахе. Штаны свалились совсем, и в один из вечеров Элея просто ушила их, забрав по два пальца ткани с каждой стороны. Освободившимся после этого платком она приноровилась обвязывать лицо, чтобы уберечь его от дорожной пыли и холода. Дышать через влажную ткань было противно, но все же лучше, чем замазывать жиром потрескавшиеся губы. Волосы по примеру Кайзы пришлось заплести в две косы, это был единственный способ удобно уложить их под шапкой и уберечь от спутывания.

Скверные дни Элея пережила в седле… Хвала богам, они оказались не так тяжелы, как бывали обычно. Наверное, тело попросту догадалось, что поблажек ему не будет, что страдать совершенно некогда… Но, хоть привычная боль и не скрутила нутро в положенный момент, это все-таки было нелегким испытанием.

Видят боги, Элея даже не предполагала, что дорога будет такой безжалостной, похожей на долгую изощренную пытку.

Она устала. Безумно устала. Устала от ноющей боли в пояснице, от синяков на том месте, которое называть не принято, от натертостей, холода, ветра и снега. И все чаще ехала с закрытыми глазами, наполовину проваливаясь в спасительное забытие. Благо, конь ее не нуждался ни в понукании, ни в указании — он просто следовал за сородичами, бережно неся на своей спине измученную всадницу, которая порой уже не разумела ни смысла этой бесконечной дороги, ни направления, ни времени…

На седьмые сутки Кайза объявил, что владения дергитов остались позади. Степь, расстилавшаяся перед ними, с этого момента становилась весьма опасной и непредсказуемой. «Вообще-то на шамана нападать считается большой глупостью, — промолвил он, — Небесный Повелитель за такое и покарать может… Этак до пятого колена. Но сейчас времена лихие… Люди напуганы, никто не рад чужакам. Как знать, вдруг гости принесут с собой заразу… Надо быть настороже»

К счастью, безошибочное чутье колдуна все-таки помогало не остаться без крыши над головой. Всякий раз Кайза ухитрялся отыскать теплый кров для ночлега, где путников встречали пусть без большого восторга, но хотя бы не с гортой наголо.

Порой им попадались заброшенные стоянки, откуда люди ушли, гонимые смертью и страхом. Обычно в таком месте можно было найти несколько покинутых тэнов, принадлежавших тем, кто не нашел сил сняться в путь. Но ни разу Элее и ее спутникам не довелось увидеть их мертвых хозяев. По словам Кайзы выходило, что в степи есть люди вроде прощальников, которые не дают умершим остаться без последнего пристанища.

Мороз между тем крепчал, зато ветра почти не было. Если, конечно, не брать в расчет холодные потоки воздуха, которые неизменно царапали лицо во время скачки. Но настоящие суровые ветра обходили их стороной… Стоило только травам начать волноваться всерьез, как Пат доставал свою флейту и играл одну и ту же странную мелодию, после которой все надолго стихало. Очень скоро Элея так привыкла к этому, что даже перестала сильно удивляться. Только Хирга каждый раз таращился на шута, словно бы в первый раз видел.