Восстать из Холодных Углей - Роберт Дж. Хейс
Джозеф обращает свои чувства вовнутрь и исследует свою биомантию. Он всегда представлял себе свой Источник как нечто вроде колодца. Когда он глотал Источник, колодец наполнялся магией, и он мог черпать из него по своему желанию. Конечно, рано или поздно колодец опустеет и у него начнется отторжение, но он был осторожен и не допускал этого. Когда он отрыгивал Источник, колодец пересыхал, вода мгновенно вытекала. Но внутри больше не было колодца — он переполнился, вода поглотила все вокруг. Там, где раньше находился колодец, теперь плескалось озеро, огромное и глубокое. И оно всегда было там.
Его ладони больше не болят, и, хотя кожа на них кажется свежей и шершавой, нет никаких признаков того, что он когда-либо сдирал с них кожу. Палец на ноге тоже больше не болит. Прошло не так много времени с момента попытки побега, он не должен был исцелиться так быстро. Джозеф поднимает руку и проводит пальцами по шраму на горле. Йорин перерезал ему горло, и лезвие вошло глубоко. Никто не должен был выжить после такой раны. Но он выжил. Он выжил и исцелился.
Джозеф обхватывает мизинец рукой и напрягается, превозмогая боль. Он дергает его в сторону и слышит, как тот хрустит, ощущает, как от этого перелома поднимается волна боли и тошноты. Он кричит, присоединяя свой собственный голос к голосу другого мужчины.
— Заткнись! — шипит кто-то в темноте.
Джозеф ждет. Он чувствует, как его палец перестраивается, как кость срастается. Его биомантическое чувство направлено вовнутрь, и он ощущает, что это происходит с невероятной скоростью. И вода в его озере едва тронута. Он подсчитывает время в уме. Четыре минуты. Четыре минуты, чтобы сломанная кость срослась, как будто травмы никогда и не было.
Он засовывает тыльную сторону ладони в рот и сильно прикусывает. Снова боль, но на этот раз слабее. Он ожидал ее. Он готовился к ней. Он каким-то образом заглушил боль, еще одно применение биомантии, еще одна возможность, о которой он даже не подозревал. Кровь у него во рту липкая и с металлическим привкусом, и он выплевывает ее. Его плоть срастается за считанные секунды. Не проходит и минуты, как рана полностью излечивается.
Джозеф точно знает, что это техника Железного легиона в действии. Его врожденная биомантия проявилась еще в Яме. Нет, даже раньше. Она была с ним с тех пор, как Лоран впервые провел эксперимент над ним и Эской. Он ввел в них Источники и изменил их навсегда. Но с тех пор, как Джозеф начал высасывать жизнь из его… Жертв. Они были жертвами, и он их так называл. Это вызвало к жизни краткую вспышку чувства вины, и он зацепился за нее, зная, что это ненадолго и что, когда чувство исчезнет, он будет по-настоящему потерян. Каким-то образом, высасывание жизни из других людей укрепляло Джозефа, в результате чего его колодец превратился в озеро. Несмотря на то, что он направлял эту энергию в Источники, часть ее осталась с ним.
А как же Железный легион? Он разработал эту технику. Он пользовался ей много лет. Как долго он высасывал жизнь из людей, добавляя их силу к своей собственной? Скольких людей он убил? Насколько он силен на самом деле?
Джозеф считает свои резервы озером, но тогда у Железного легиона должен быть океан!
Это безнадежно. Это было безнадежно с самого начала. Джозеф подтянул колени и прижал их к груди. Выхода из этой тюрьмы не было. Железный легион противостоял ему на каждом шагу. Его сила была слишком велика, слишком непостижима. Он не отпускал Джозефа. Он не позволял Джозефу остановиться. И каждая отнятая жизнь все меньше и меньше заботила Джозефа.
Он рыдает, слезы катятся по его щекам. Он сломлен, как и все остальные заключенные. Нет ни надежды, ни передышки. У него не осталось сил сражаться. Железный легион победил.
Глава 25
Я почти ничего не помню о поездке в Джанторроу. Думаю, я заблокировала себе память и не помню никаких подробностей потому, что это, без сомнения, был один из худших периодов в моей жизни. Рука Хардта была перевязана, и его вели в наручниках под постоянной охраной. Он легко это переносил. Терреланские солдаты обвинили меня в гибели своих друзей. Более пятисот погибших и столько же раненых. Они были правы, обвиняя меня, это была моя вина. Это не значит, что они были правы, когда отобрали у меня ботинки, привязали сзади лошади и заставили быстро шагать, угрожая в противном случае тащить меня волоком. Авангард задавал изнурительный темп, и я была вынуждена его поддерживать. Каждый день был монотонным мучительным маршем на покрытых волдырями, окровавленных ногах, когда я тащила себя на пределе своих сил. Мне давали несколько глотков воды каждое утро и когда мы разбивали лагерь, и этого едва хватало, чтобы поддерживать силы, и мое горло горело огнем. Кормили меня раз в два дня, и то объедками, которые оставляли солдаты. Самые злобные солдаты оскорбляли меня, плевали в меня, ставили подножки и даже били кулаками. Фельдмаршал ничего не сделал, чтобы остановить своих людей.
К тому времени, как мы добрались до окраин Джанторроу, я уже была на грани того, чтобы сдаться. Я чувствовала, что от меня ничего не осталось. Только мое упрямое неповиновение удерживало меня на ногах. Я отказывалась умирать, а терреланцы отказывались меня убивать. Таков был их путь, и Красные камеры должны решить эту проблему. Я упоминаю об этом по одной причине — каким бы ужасным ни был мой вынужденный марш в Джанторроу, мое пребывание в Красных камерах было еще хуже. Хотя, по крайней мере, там не надо было много ходить. Полагаю, есть за что быть благодарной.
Всякий раз, когда мы останавливались, я падала. Всякий раз, когда я падала, кто-нибудь меня бил. На несколько часов мы остановились недалеко от Джанторроу, и я заработала немало новых синяков. Я мельком увидела Хардта, он горбился, из раны на голове у него текла кровь, левый
